— Мне кажется, вы будете хорошим отцом, ата.

Дин усмехнулся, кончиками пальцев обвел мое лицо, заставив удивленно приподнять голову, и тоже шепотом ответил:

— Хорошо, уговорила.

— На что? — я нахмурилась, не понимая спросонья.

— Стать отцом, — улыбнулся Дин, облокотившись о борт телеги, — поможешь мне с этим важным делом?

Вот кто, спрашивается, меня за язык дернул. Теперь слушай опять насмешки, вместо того чтобы спокойно спать. Я фыркнула:

— Вот еще. Шутник нашелся.

— Кто ж так шутить будет? — продолжал улыбаться Дин.

Вообще-то его белоснежный оскал в темноте выглядел устрашающе, жутковато, но почему-то не пугал нисколечко. Наоборот: тигриные клычищи давали ощущение спокойствия. Надежный защитник! И все-таки насмешник.

— Может, вы за день не устали, раз ночью тешитесь, а я очень даже. Если вы не заметили, я сплю! — Отвернулась и улеглась на бок, мол, все, не мешай.

— А мне вот не спится после встречи с тобой. Вторую ночь маюсь бессонницей. Тот сладкий поцелуй повторить хочется…

И ведь таким хрипловатым вкрадчивым голосом мурлыкнул, что у меня мурашки по коже побежали от удовольствия. Неужто правда — его поцелуй тоже задел? Я неосознанно коснулась губ и услышала, как Дин довольно хмыкнул. Все приметил хитрый котище!

Нарочно широко зевая и повыше накрываясь шкурой, отгораживаясь от ночного собеседника, я язвительно прошипела:

— А мне после лишь маленький кошмар приснился. Ата, прошу прощения за доставленные хлопоты, но мне спать хочется.

Дин не ушел, явно о чем-то задумался, судя по едва уловимому звуку дыхания, затем послышался шорох, огромная ручища закрыла мне рот — не пискнуть. Я вцепилась в его пальцы, пытаясь освободиться, а он — мягко поцеловал меня в висок. Легко касаясь губами, прошелся по мгновенно загоревшейся щеке до шеи. Яркий мужской аромат будоражил, пьянил, кровь бежала быстрее, горяча тело. Я перестала вырываться, замерла, млея от прикосновений губ, вкус которых, кажется, запомнила навсегда, — и вдруг Дин коротко, легонько цапнул зубами мягкое местечко у основания уха.

Тело будто молнией прошило, запалившей внизу живота костерок желания. Следом меня затопила неведомая прежде томительно-приятная, горячая волна. Я зажмурилась и словно кожей ощутила нависшего надо мной оборотня. Суть его зверя давила на моего каракала, вдоль позвоночника пробежала загадочная дрожь, отчего я неосознанно прогнулась в пояснице, отставляя хвост. Сердце колотилось в груди пойманной птицей. Мужская ладонь обжигала мое лицо, затем она ласково скользнула к шее — и исчезла, оставив меня в полном раздрае испытывать незнакомые и непонятные ощущения. Я судорожно вздохнула, испуганно посмотрев на Дина, а он продолжал улыбаться. Мягко, снисходительно. Правда, голос хриплым и севшим оказался, когда он наконец прошептал:

— Повезло твоему будущему мужу. Ему достанется невинная сладкая кошечка, да еще и чувственная.

— Ты зачем меня укусил? — прошипела я возмущенно.

— Из справедливости. Чтобы и тебе не спалось, чтобы мечтала обо мне, как я о тебе.

— Размечтался! — усмехнулась я. — Лесной дух нашелся, пугать по ночам!

Дин словно растворился в темноте, одарив на прощание загадочной улыбкой. Я заворочалась, чтобы найти удобное положение и заснуть. Но не тут-то было: след его зубов ощущался за ухом маленьким угольком, затем растекался по телу горячим ручейком и скапливался внизу живота… Отринуть, не чувствовать, окунуться в сон — не получалось.

К утру я с трудом забылась тревожным сном, а буквально в следующий миг рядом раздалось ненавистное:

— Подъем, мужики!

* * *

Присев на корточки у воды, я шумно умывалась, прогоняя сонную муть из головы, прежде чем раздеться. Мы с Эльсой и Хвесей спрятались за зарослями ивы от мужчин, чтобы ополоснуться в бодряще холодной речушке. Затем переоделись и переплели друг другу косы. Без стягивающих грудь повязок дышалось легко. И вообще, все было бы хорошо, если бы я не походила на сонную, осеннюю муху, с той разницей, что раздражала саму себя. Засыпала на ходу.

А все из-за тигра!

Посмотревшись в маленькое зеркальце, я осталась довольна. На мне новая белая рубашка с нарядной вышивкой, которую делают на женской одежде, считая, что ягодки-цветочки-листочки нам больше подходят. Правда, вырез до груди, приоткрывающий шею и тонкие ключицы, и высокие, до середины предплечья, манжеты с пуговичками. Темные плотные штаны, как у торговцев: достаточно свободные, чтобы и хвосту было удобно, и хозяину сидеть в телеге или ехать верхом. К ремню, подчеркивающему мою тонкую талию и округлые женственные бедра, я приладила ножны с кинжалом, подаренным в дорогу кузнецом Мохой. С ножом при себе все-таки надежнее в дороге, ну и теперь его можно не прятать из опасения услышать, откуда у бедных сироток хорошее, дорогое оружие взялось.

— Девочки, собрались? Пойдем завтракать? — с робкой улыбкой спросила Хвеся.

Лисичка, даже спросонья хорошенькая и любезная, верно, хотела свести с нами дружбу, тем более жить она будет в Еловом ручье с Эльсой по соседству.

Я бросила лист лопуха, которым свои сапожки вытирала от пыли, подняла с травы неброскую безрукавку, но надевать не стала — не холодно, у меня под верхней рубахой надета тоненькая, приятная телу нижняя сорочка. Посмотрела на подруг, ожидавших, когда я закончу одеваться, и вяло согласилась:

— Пойдемте.

— Ты, часом, не заболела, Савери? — встревожилась Эльса.

— Нет, не беспокойся, просто плохо спалось, — поморщилась я, не собираясь рассказывать удивленно поднявшей брови, спокойненько сопевшей рядышком всю ночь кошке, что виной тому ее дядя — наглющий кошак и самодур, — как и о смущающих, бесстыдных снах, одолевавших под утро.

Эльса озабоченно пощупала ладошкой мой лоб, убедилась, что жара нет, и, кивнув Хвесе, направилась вдоль ручья к нашему медведю-кашевару, набиравшему воду. Красавица-сервал оделась так же, как и я, только рубаха у нее нежно-зеленого цвета, подходящая к ее золотым косам. Наша новая попутчица Хвеся тоскливым взглядом проводила ее — тоже хотела бы одеться в дорогу поудобнее, по-мужски. Так и на гору подниматься проще, и ходить по неровному берегу и зарослям, но мы слышали, как Мирон запретил «непотребные для приличной замужней амы штаны».

К Науму подошел Глен; наверху, на краю обрыва, разговаривали Дин, гиены и Шай. Я засмотрелась на внушающего почтение тигра в черной рубахе, распахнутой на широкой мускулистой груди. Он расставил крепкие сильные ноги, большие пальцы рук заложил за ремень, а кончиком длинного толстого хвоста постукивает по земле. Сам вроде спокоен внешне, а хвост легкое раздражение выдает. Наверное, о чем-то важном мужчины разговаривают.

Ветер своевольно играл волосами тигра и волка, кидая разноцветные пряди им в лица. У Дина шевелюра гуще и немного длиннее, чем у Шая. Я поймала себя на мысли, что хочу зарыться в нее руками и… носом. Может, он со мной что-то сотворил, когда укусил, — не знаю, но рот наполнился слюной, а внизу живота затухшие было угольки разгорелись с новой силой.