Наступило молчание. На лице Генриха Петровича не отражалось никаких эмоций – только благожелательное внимание. Ника следила за ним на протяжении всего рассказа и могла только восхищаться его самообладанием. Психиатр не выдал себя ни единым движением. Казалось, история попросту ничего ему не напомнила. «Мы с Ярославом проиграли, – подумала Ника, стараясь не коситься на сумочку, которая стояла между ее креслом и столом. Диктофон в ней вот уже минуту записывал полную тишину. – Он способен выслушать что угодно, не моргнув глазом!» Теперь она жалела, что послушалась сообщника и согласилась на эту рискованную выходку. Результатов не было, по крайней мере видимых, зато вполне могли быть последствия. Нике все труднее становилось нарушить молчание, а оно становилось все более многозначительным.

Этого ни в коем случае нельзя было допустить – ведь она рассказывала простую историю из жизни знакомых, а не предъявляла психиатру судебный иск!

– Как вы думаете – прав был этот человек или он должен был сдать жену в больницу? – спросила она наконец, и ее голос прозвучал сдавленно, чуть ли не хрипло.

– Если нашлась статья, по которой его привлекли к ответственности, значит, он был не прав, – спокойно ответил Генрих Петрович. – Есть вещи, которые не обсуждаются. То же самое касается и врача, которого он нанял. Врача даже в большей степени.

– Но почему? – настойчиво возразила она. – Разве он не имел права держать жену дома и лечить ее, не подвергая болезнь огласке? Это его жена, в конце концов!

– И она в конце концов умерла, и, как вы говорите, вина мужа и врача доказана, – так же невозмутимо заметил психиатр. – Кстати, вы упомянули вскрытие. Не припомните, что оно показало?

– Нашли в крови какие-то лекарства, кажется, – наморщила лоб Ника. – Их нельзя было принимать без рецепта… Короче, какая-то махинация с сильными успокоительными, из-за них женщина и погибла. Несчастный случай.

– Так это должно быть громкое дело! – Генрих Петрович повернулся в кресле, подтянул к себе лежащий на столе блокнот и сделал в нем пометку. – Интересно, почему я о нем не слышал? Когда все это случилось?

– Э-э… Пол года назад! – Ника внезапно зарделась и прокляла эту свою способность. Из-за нее ей было очень трудно врать, а бывало и хуже – она говорила правду, но некстати смущалась, и из-за густого румянца люди решали, что она солгала.

– Про это писали в газетах? Говорили по телевидению? Как-то освещалось? Вообще-то я смотрю новости, но ничего подобного не припомню! Дело происходило в Москве? – Психиатр продолжал смущать ее, все больше интересуясь конкретными деталями, на что Ника с Ярославом уж никак не рассчитывали. У нее даже не было инструкций, как отвечать на подобные вопросы. – Полгода назад, вы говорите? Совсем недавно!

– Да, но я не уверена, что это получило широкую огласку. – Ника до хруста сжала пальцы, щеки все еще горели. – Родственники этой женщины постарались все замять, потому что дети уже достаточно большие, все понимают… В общем, в прессу это не попало. И так хватило горя, незачем выставлять его напоказ!

– И все-таки в узкопрофессиональной среде об этом должны были говорить. – Генрих Петрович не сводил с пациентки неподвижного, тяжелого взгляда, и в какой-то миг Нике показалось, что его черные глаза смотрят на нее с недоброй насмешкой. Она отвела взгляд и одернула юбку, упорно стремившуюся взобраться выше колен.

– Я же говорю, что знаю об этом с чужих слов. – В ее голосе зазвучали виноватые нотки. Теперь она многое отдала, чтобы вообще не заводить речи об этом деле. – Муж мог что-то перепутать, он тоже знал понаслышке. Они были не так уж близки с тем человеком.

– А вы не могли бы узнать у него фамилию врача, который вел эту женщину? – Генрих Петрович постукивал ручкой по раскрытым страницам блокнота. – Очень, очень интересно было бы ознакомиться с этим делом. С точки зрения врачебной этики – чистейшая уголовщина! Вы меня заинтриговали!

– Фамилию? – Ника с ужасом услышала, что ее голос предательски дрогнул. – Я спрошу, но вряд ли он знает… Это рассказывалось, как страшная сказка… Даже не уверена, что все тут правда.

– А похоже на правду! – не поддался Генрих Петрович. – Что ж, если вы не сможете узнать, я сам попробую. Это дело как-то прошло мимо меня… Все может быть – я недавно вернулся к широкой практике, в последнее время мало общался с коллегами. Спасибо за информацию!

«И хоть бы какая жилочка в лице дрогнула! – Ника поражалась наглости Генриха Петровича и одновременно восхищалась своим противником. – Безупречен! Найдите ему того психиатра! Нет, больше Ярослав не уговорит меня на такие подвиги! Хочет – пусть сам дергается, как уж на сковородке! Я выгляжу полной дурой!»

Неизвестно, чем кончилась бы эта пытка, если бы психиатр не обратил внимания на часы. Время, оплаченное клиенткой, закончилось, и, бодро хлопнув в ладоши, Генрих Петрович выбрался из кресла:

– Ну что ж, к следующей нашей встрече рекомендую обдумать, почему эта история так вас взволновала. Насколько я понял, вы примеряете ее на свою семью. Возможно, стоит мысленно попрактиковаться, представить себя и вашего супруга в такой ситуации. Попробуйте понять, как себя ощущали участники драмы, поиграйте с этой историей – поставьте себя на место мужа, мужа – на место той женщины. При встрече расскажете о своих ощущениях, может, появятся какие-то мысли, вопросы. Юлия Львовна уже записала вас на следующий прием?

– Еще нет. – Ника торопливо схватила с пола сумку и, сунув туда руку, украдкой выключила диктофон. – Сейчас запишусь…

– Кажется, с этим у нас возникла небольшая проблема. – В дверях психиатр галантно пропустил свою пациентку вперед и бархатно рассмеялся: – У меня все забито на ближайшие три-четыре недели…

– Как жаль! – воскликнула Ника, с трудом скрывая свою радость.

– Но мы что-нибудь придумаем. – обнадежил ее Генрих Петрович. – Юлия Львовна, нужно найти окошечко дней через пять, – выйдя в приемную, обратился он к секретарше, которая в этот момент занималась кормлением рыбок. – Можно вечером. Вам ведь все равно? – снова обернулся он к сникшей клиентке.

– Совершенно все равно, – уныло подтвердила та, досадуя на услужливость психиатра.

Секретарша сжала губы в ниточку, полистала журнал и умирающим голосом сообщила Нике, что может записать ее на вечер следующего понедельника. Та согласилась, в душе не оставляя надежды, что этот прием не состоится. Генрих Петрович был так любезен, что лично проводил пациентку до дверей и на прощанье еще раз напомнил о своей просьбе – что-нибудь узнать о враче, принимавшем участие в скандальной истории ее знакомых. Ника только кивала и старательно, широко улыбалась, так что, когда за ней наконец закрылась дверь, щеки сводило от напряжения. Она опрометью бросилась вниз по лестнице, кляня Генриха Петровича, Ярослава и саму себя. «Это провал, он обо всем догадался, это было сделано слишком прямолинейно! Ярослав – болван!»

С этого заявления она и начала отчет о встрече, распахнув дверцу машины, в которой ждал ее сообщник. На этот раз старый непрезентабельный «Форд» был поставлен с таким расчетом, чтобы его нельзя было увидеть из окна приемной.