Такой полосатый фундамент делил мою яму надвое. Его следовало расчистить, чтобы проследить, на какую глубину он опущен. После этого можно подсчитать высоту стен здания и нагрузку на фундамент, а попутно выяснить форму древней ямы и попытаться определить, для чего она была вырыта.

Больше всего в яме встречалось разбитых амфор. Похоже было, что их сбрасывали сверху почти целыми. Иногда попадались кости животных, черепки чернолаковых сосудов — тарелочки, килики, похожие на широкие шахматные фигурки ножки от канфаров… А вот зеленые крупинки. Осторожно! Расчистив вокруг землю, я слегка задеваю ножом зеленую полоску, и на ладони оказывается «дельфинчик» — длинная рыбка с выпуклой головой, клювом и невысоким спинным плавником. Дельфинчики — древнейшие ольвийские монеты. Они встречаются только в Ольвии, притом в невероятном количестве. Похоже, древние ольвиополиты совсем не ценили своих денег. А что можно было на них купить? Связку головастых бычков, что щекочут ноги в мутной воде лимана? Хлебную лепешку? Миску молока?

Древние монеты Ольвии — загадка для нумизматов и историков. В отличие от других древнегреческих городов, Ольвия начала чеканить свои монеты не из дорогих металлов — золота, серебра или сплава, который греки назвали электром, — а из меди. И не чеканить, а отливать. Сейчас известно два типа древнейших монет, выпускавшихся Ольвией: дельфинчики, мелкая монета, и ассы — крупные медные диски. На их лицевой стороне изображена голова Медузы Горгоны, а на обратной — орел, стоящий на дельфине. Насколько дельфинчики часто встречаются, настолько же редки ассы. Накануне моего приезда в одном из древних ольвийских подвалов наткнулись на клад ассов: двенадцать штук! Ассы настолько хорошо сохранились, что вряд ли долго находились в обращении.

Да и как они обращались? Можно думать, что эти монеты ценились по количеству меди, которое в них заключалось. В отличие от монет из драгоценных металлов, имевших значение валюты и свободно обращавшихся во всем античном мире, вроде знаменитых кизикинов с головой льва или золотых статеров Александра Македонского и Лисимаха, ольвийские монеты служили деньгами только в самой Ольвии и в ее окрестностях в течение VI, V и начала IV века до нашей эры. Потом, по-видимому, произошла «девальвация» — ольвиополиты перешли на новую денежную систему, и старые знаки оплаты обесценились. Ассы переплавили, а мелкие дельфинчики постигла какая-то иная участь.

Но традиция сохранилась. В одной из надписей, доставшейся археологам, заключался декрет, предписывающий всем ольвиополитам и приезжающим купцам вести в городе торг только на местную серебряную и медную монету. Обмен денег происходил «на камне в экклесиастерии», то есть на трибуне народного собрания…

На освещенной солнцем стенке ямы появляется широкая тень неизменной кепки Карасева. Александр Николаевич опирается на палку, смотрит вниз, и я отодвигаюсь, чтобы ему видна была амфора, которую я только что начал расчищать.

— Целая? — спрашивает он немного погодя с сомнением.

— Похоже, что целая! Вот бок очистил, и ручки есть, и на горлышке трещин не видно…

— Хм… — Карасев в замешательстве. — Ну так ножки не будет! Что вы с ней церемонитесь?! Родосская?

В розовой глине неприметно мерцают крапинки желтой слюды. Если глина красновато-коричневая, с такими же золотыми блестками — тогда амфора вышла из мастерских острова Фасоса; если глина желтоватая, а блестки светлые — с острова Косса; из Гераклеи — кирпично-красная, без слюды. А эта? Судя по ручкам и глине, все-таки родосская!

— Правильно. Пятый век до нашей эры… Значит, сама яма может быть еще древнее. Вот если вы везучий, может, так и получится…

Одна из ольвийских загадок. Сейчас все согласны, что Ольвия возникла в конце VII века до нашей эры. Об этом свидетельствуют находки вещей того времени, в первую очередь черепки расписных сосудов. Теперь в западной части города открыто несколько подвалов, оставшихся от зданий VI века. Но это только там. В центре же Ольвии, где находится агора и священный участок, где стояли храмы, никаких следов этого периода не сохранилось. В лучшем случае, остатки зданий V века.

А то, что было здесь раньше? Куда это все исчезло?

…Целая все-таки амфора! И горло, и ручки, и ножка — все без единой щербинки. Я зову Карасева и показываю ему эту красавицу.

— Ну ладно, ладно! Расхвастался… Герой! Пойдемте лучше, посмóтрите, что там Елена Ивановна открывает. Водопровод! Мечта, а не водопровод!

— И трубы целы? — спрашиваю я, вытаскивая из ямы амфору.

— Целехоньки! Даже прокладки сохранились…

Прямоугольный котлован раскопа, примыкающий с юга к агоре, — гордость Карасева. Раскопки длились несколько лет. Теперь они подходили к концу. А сколько было споров, волнений, сомнений!

После войны, когда Карасевы возглавили ленинградский отряд Ольвийской экспедиции, во главе которой стоял другой ученик Б. В. Фармаковского — член-корреспондент Академии Наук Украины Лазарь Моисеевич Славин, Александр Николаевич решил, что настало время исследовать центр Ольвии. Если до этого решались какие-то частные задачи, то теперь следовало узнать «лицо» города, где концентрировались все общественные здания, храмы, коллегии выборных магистратов; где можно было надеяться найти творения античных скульпторов, а главное — надписи.

В течение двадцати с лишним лет год за годом велись раскопки. Они начались с восточной части, со склона. Там в разведочных траншеях Карасев обнаружил следы подпорных стенок ольвийского театра. Иметь театр мог позволить себе далеко не каждый город. Здесь, судя по остаткам — не раскопанным, а лишь нащупанным Карасевым, — амфитеатр занимал всю впадину между «верхним» и «нижним» городом. На его скамьях могли разместиться несколько тысяч человек, а декорациями, «задником», служил порт, скрытый теперь водами лимана, и далекая водная гладь.

Исследуя склоны Ольвии, Карасев нашел над ольвийским театром здание торговых рядов, выходившее на агору с востока. Так была обнаружена одна граница площади. С севера к агоре примыкал теменос — священный участок с храмами, о котором мне придется еще говорить. С запада агору окружали богатые жилые кварталы, раскопанные Л. М. Славиным. А что было с юга? Зная планировку древнегреческих городов, Карасев мог предполагать, что напротив теменоса на агору, куда собирались не только для заключения торговых сделок, но и для собраний, для встреч со знакомыми, послушать приезжего иностранца, ритора или философа, должны были выходить не менее важные и богатые здания: вероятнее всего, городской суд, дикастерий.

Рассчитав размеры площади и заложив