— А ежели родственники барышни догонят? — продолжал гнуть свою линию мужик. — Побьют. Как есть меня побьют.

Он опять артистично шмыгнул носом, и Песцов не выдержал, раздражённо бросил:

— Если родственники барышни вас побьют, любезнейший, я вам заплачу втрое против выданного.

— Дык обещания ничего не стоють, — оживился наш возница при намёке на увеличение гонорара, даже нос его засиял с утроенной силой. — Как догонють, вам, господин хороший, не до выплат будет. Сейчас бы копеечку малую доплатить. Чисто для моего спокойствия.

— Чисто для вашего спокойствия сообщаю, что у меня есть артефакт отвода глаз, который мы с женихом используем при малейшем намёке на опасность, — ехидно заметила я.

— Артефакт, значится, — кисло сказал мужик. — И откель он у вас? Папеньку, небось, обокрали? И не стыдно вам, барышня?

— Совершенно. Иначе как бы я от папеньки удрала? А вот вам должно быть стыдно, что пользуетесь нашим бедственным положением и пытаетесь выбить из нас дополнительные деньги.

Удрала — это было сильно сказано. Лошадь еле-еле переставляла ноги, словно задалась целью задержать нас в городе, пока мой папенька нас не догонит и не вернёт блудную дочь в семью. Радовало, что папенька существует только в песцовском воображении.

— Эх, господин хороший, сразу видать, кто у вас будет главным, — ехидно заметил мужик. — Исчо не поженились, а деньги ваши уже своими считает. Прям как моя. А ведь ежели что, отыграются не на вас, на мне. Все ребрышки пересчитают. Как есть все. А нос мне только недавно ломали, и вот опять…

Он жалостно всхлипнул, хотя нос ему ломали наверняка в кабаке, и не просто так, а непременно за дело. Поездка в компании этого типа казалась всё менее привлекательной. Тащиться бог знает сколько по холоду, который уже сейчас неприятно пощипывал щёки и пытался забраться под одежду, не слишком подходящую для столь некомфортабельных поездок. Сюда нужен тулуп, валенки и огромный пуховой платок, которого у мисс Мэннинг не было, но который мне вдруг ужасно захотелось приобрести. Я беспокоилась и о Мефодии Всеславовиче, который уверял, что ему достаточно соломы, чтобы не замёрзнуть. Всё же деревянная шкатулка — слабая защита от холода, пусть даже она лежит в саквояже, который я прижимаю к себе. Побег только начался, а я уже опасаюсь, что он никогда не закончится. Это не побег, это отползание какое-то получается. Я возмущённо посмотрела на Песцова, который тоже выглядел не слишком довольным. Наверняка предпочёл бы удобство поезда этим черепашьим бегам. И вокзал, как назло, совсем рядом. И тут меня озарило.

— Чтобы вам не переживать, любезнейший, я активирую артефакт немедленно. Вот только слышать вы нас не будете, поэтому, Дмитрий, дайте ему на всякий случай ещё денег. Вдруг придётся откупиться, если нас попытаются задержать.

— Вот это дело, — оживился мужик. — Господин хороший, ваша невеста согласна, что вы мало заплатили за ночную поездку. Сразу видно, понимающая жена будет. Повезло вам.

Песцов с кислым видом протянул пару купюр вымогателю, и я активировала отвод глаз. Мужик восхищённо охнул.

— Пропали, как есть пропали! — радостно сказал он и в ладоши захлопал, словно был зрителем ярмарочного фокусника.

Он ещё что-то восторженно бормотал, но я потянула Песцова с телеги. Он упёрся, не желая покидать, пусть неказистое и ненадёжное, но транспортное средство. Свои ноги он ценил выше удобства и полностью придерживался правила: «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти». Но идти предстояло не так много, потерпит.

— Что вы задумали, Елизавета Дмитриевна?

— Мы можем спокойно пройти на поезд под отводом глаз, и никто нас не заметит. Проводнику уже в вагоне, после отъезда, скажем, что отвлёкся, вот и пропустил наш приход.

Песцов посопел, я думала — одобрительно, а оказалось — возмущённо:

— Что бы вам раньше не предложить, Елизавета Дмитриевна? Начинаю подозревать, что этот мужик прав и вы действительно взялись меня разорить.

Он протянул руку и помог мне сойти с саней, на движении которых никак не отразилось исчезновение двух людей и двух небольших саквояжей. Возможно, будь дорога в ухабах, сани бы подпрыгивали на них сильнее, чем раньше, но дорога была гладкая, утрамбованная множеством полозьев. Возница тоже не обратил внимание на пропавших пассажиров, что-то оживлённо обсуждая сам с собой. Наверное, решал: напиться сейчас, на дорожку, или потом, по приезде.

— А отвлекающий манёвр? Если его приметили, когда он вас ожидал, или заметят на выезде из города, Волкову он скажет, что нас вывез.

— И что вы говорили по-русски. Вот незадача, — проворчал Песцов.

— Было бы странно, если бы выкрадываемая вами невеста говорила по-английски, — заметила я. — Из англичан в городе только мисс Мэннинг.

— Кстати, о невестах, — неожиданно сказал Песцов. — Чтобы между нами не осталось невыясненных моментов, имейте в виду, что даже если бы у меня были мысли связать с вами жизнь, все они исчезли после того, как я услышал ваше пение. Ваше настоящее пение, разумеется, а не то, что через артефакт.

— И чем оно вам так не понравилось? — ошарашенно спросила я, удивляясь, какими причудливыми зигзагами ходят песцовские мысли. — Мне казалось, я напела довольно точно. В конце концов, вы поняли, о какой именно арии идёт речь.

Хорошо, что от центра мы не успели далеко отъехать, поэтому проходили по улицам, хоть слабо, но освещённым. Конечно, прохожих было мало, но всё же не хотелось, чтобы кто-то, нами незамеченный в темноте, налетел на препятствие в пустоте, а потом делился с окружающим своим удивлением. А так, поскольку мы шли спокойно, всегда успевали вовремя отойти в сторону. Ходьба согревала, и всё вокруг уже не казалось столь отвратительно мёрзлым.

— То, что понял, — это единственный плюс вашего исполнения. По-хорошему, вам бы позаниматься, взять пару десятков уроков вокала, — мечтательно предложил Песцов, — тогда, возможно, из вас бы и вышел толк. И то вряд ли, Елизавета Дмитриевна. В вашем исполнении не было души.

— Представьте себе, я прекрасно обойдусь без уроков по вокалу, — фыркнула я, не понимая, то ли обижаться, то ли смеяться, что меня признали негодной из-за неумения петь. — Видите ли, Дмитрий Валерьевич, я не собираюсь посвящать свою жизни ни пению, ни вам.

— Полноте, Елизавета Дмитриевна, что может быть лучше, чем посвятить свою жизнь столь прекрасному занятию?

— Вам или музыке? — уточнила я.

Так-то для меня разницы не было, в обоих случаях я могла навскидку предложить несколько куда больше интересных вариантов. Но ужасно хотелось подразнить Песцова в отместку за нанятый им «экипаж», поэтому я и не удержалась.

— Музыке, разумеется, — отмахнулся он. — Я, увы, не столь прекрасен, хотя, конечно, смотря на чей вкус. Эх, Елизавета Дмитриевна, не передать, как мне жаль, что всё так получилось с мисс Мэннинг.

— Да вы должны благодарственные дары всем богам вознести, Дмитрий Валерьевич, что всё так получилось, — запротестовала я. — Уверена, настоящая мисс Мэннинг ни за что бы не согласилась на столь подозрительные гастроли со столь подозрительным антрепренёром.