— Ваше высочество, зачем?

— Думаю, — сказал я, — не только я принимаю тебя за девицу. Так и тянется рука, чтобы взять тебя за жопу. Думаю, другие тоже так думают.

Он сладенько улыбнулся.

— Не только думают, ваше высочество! Кое-кто и в самом деле…

— И что?

Он трагически закатил глаза под лоб.

— Ах, ваше высочество, в нашем скучном краю так мало было поводов для драки! А когда его дают сами… Любой суд примет во внимание, что я только защищался!

Я внимательнее всмотрелся в его лицо. При всей подчеркнутой изнеженности и капризности что-то проступает и воинственно-злое, а его уверенную посадку в седле можно трактовать не только как принадлежность к роду самого Коллинсворда.

— Похоже, — сказал я, — наш добрейший Дункан не зря потому уговаривал взять тебя с собой подальше?

Он беспечно улыбнулся.

— Не знаю!.. Семьдесят поединков… они почему-то считают, что это многовато.

Сулливан покрутил головой, но посмотрел на юнца уже с благожелательным интересом.

— У тебя будет возможность, — сказал я недобро, — показать себя. Мы с каждым днем сближаемся с основной массой армий Мунтвига!

Мы по-прежнему продвигаемся ночами, а днем отдыхаем в лесах и оврагах, но уже не ради сохранения тайны, просто небывало жаркое лето в этих широтах укорачивает дневные марши. Принц Сандорин и принцесса Аскланделла обычно едут стремя в стремя, но я заметил, хотя и не показал виду, что принцесса старается держаться ближе к головным всадникам, где обычно мы с Норбертом вдвоем, а Сандорин, напротив, пытается ее удерживать ближе к коннице Клемента, где часть и его дружины, якобы для обеспечения безопасности принцессы, но, как мне показалось, больше для того, чтобы она не слишком много времени проводила со мной.

Свой шатер он уступил ей, а сам спит у костра, подложив под голову седло, что вызывает симпатии у солдат, а утром лично подводит ей лошадь и галантно подставляет колено. Конники Норберта окружают встреченные деревни, чтоб ни один человек не выскользнул, запасаются провизией и зерном для коней, а потом уходят, но всегда в другую сторону на случай, если кто захочет сообщить мунтвиговцам, куда они подались.

Лорды тревожились насчет крупных армий, что могут задержать продвижение, но я успокаивал, а конники Норберта докладывают, что впереди ничего достаточно крупного, чтоб представлять для нас опасность.

В одном из сел застигли врасплох большой отряд мунтвиговцев, и когда они начали вскакивать, их со всех сторон разили стрелы и арбалетные болты. А когда те схватились за щиты и попробовали укрыться, в село со всех сторон ворвались люди Клемента.

Ярость наших была так велика, что застигнутые врасплох даже не попробовали сопротивляться, а сразу попытались ринуться наутек. Но их с силой вбивали в изгороди и стены домов и сараев, рубили, кололи, секли и сбивали наземь конями, где либо доставали копьями и мечами, либо затаптывали тяжелыми копытами.

Немногие добежали до коней, но люди Норберта успели туда с ними одновременно, и даже те, кто вскочил в седло, падали под ударами копий или пронзенные стрелами. Крики ужаса раздавались со всех сторон, лишь бывалые воины из стана противника, что умеют сражаться стойко и хладнокровно, сейчас подхваченные общей паникой и криками, еще как-то пытались организовать сопротивление, но наши ударили с такой яростью, что смяли, затоптали, изрубили.

Бобик время от времени подбегает ко мне и спрашивает, что со мной случилось, не заболел ли, арбогастр то и дело пытается пуститься вскачь.

Мы двигались втроем, Альбрехт, Норберт и я. Некоторое время я терпел, наконец сказал с неловкостью:

— Мой бедный коник заболеет, если будет идти все время как улитка…

Норберт, сразу ощутив неладное, возразил строго:

— Ваше высочество, вы и так даже не во главе армии, а во главе разъезда, что само по себе опасно!

Альбрехт простонал:

— Ваше высочество!..

— Все в порядке, — заверил я. — Если что встречу впереди, тут же удеру. Меня никто не догонит!

— Да? — спросил Альбрехт. — Я уже наслушался о вашем безумном геройстве, что должно обрадовать всех ваших противников. Более того, они там наверняка молебны заказывают, чтобы вы таким же безрассудно-отважным и оставались!

Я съежился, оба смотрят с суровым осуждением, хоть Норберт с меньшим.

— То было, — проблеял я в сильнейшей неловкости, — какое-то наваждение… атавизм… Что-то как бы заставило… В каждом из нас живет отважная кистеперая рыба… что безумству храбрых поет как бы песню. Но, клянусь, буду поступать как политик и не обрадую врага нелепой гибелью!.. Не дождутся, гады.

— А вдруг? — спросил Норберт.

Я возразил:

— Это и не в моих интересах, как вы понимаете…

Альбрехт покачал головой, Норберт воскликнул протестующе:

— Ваше высочество!

— Просто чуточку разведаю дорогу, — заверил я, и Зайчик, чувствуя все, что во мне происходит, тут же рванулся вперед, пусть и не на всей скорости, но меня едва позорно не отбросило на круп.

Бобик понесся впереди, время от времени подпрыгивая на всех лапах, как взаправдашний щенок, хотя по нему не определить, — есть породы собак, которые до последнего дня жизни остаются игривыми и суют всем в руки палку, чтобы бросили им как можно дальше.

Дорога пошла обходить лес, но я помню, что лес не бесконечный, и хотя сверху казался совсем крохотным, но и понизу промчимся достаточно быстро. Арбогастр умеет проскакивать между толстыми стволами так, что не нужно даже задирать ноги на седло, разве что чаще пригибаться, избегая проносящихся сверху суковатых веток…

В лесу прохладно, дубы только на опушке, дальше пошел березняк, клены, затем вообще разнолесье, арбогастр идет ровным галопом, с каждым скачком приближаясь к империи Зла, откуда в наши земли идут одна за другой армии захватчиков…

Лучших воинов ведет жажда чести и славы, возможность отличиться в боях и показать себя непревзойденными героями, многих подталкивает надежда пограбить, иные рассчитывают поправить расстроенное состояние, немалая часть рыцарства Севера, одураченная лживой пропагандой, идет в поход с жаждой уничтожить Мир Зла и разврата, раскинувшийся на Юге. И хорошие люди, и дурные — по разным причинам, но с равным пылом — жаждут войны.

И, самое отвратительное, мы идем уничтожать Мир Зла и боремся против Тьмы, и они тоже идут уничтожать мир Зла и намереваются уничтожить Тьму.

А религиозные войны — самые жестокие, кровавые и продолжительные…

Бобик насторожился, длинными скачками метнулся вперед и пропал за деревьями.

Через минуту и мы выломились через кусты, арбогастр в удивлении остановился раньше, чем я натянул повод.