— Я рассмотрел с десяток рыцарей, — напомнил я. — Эти сволочи запятнали благородное имя!

Сулливан прорычал гневно:

— Да как они посмели?.. Не думаю, что таких стоит брать в плен! Мне и выкуп не нужен, хотя несколько золотых монет не помешали бы…

— Я поделюсь, — пообещал Клемент и взглянул на меня исподлобья. — Значит, армию тревожить не будем?

— Достаточно людей сэра Дарабоса, — сказал я.

Норберт кивнул, жестом послал в сторону внимательно слушающих нас быстроконных разведчиков.

Ушло не больше часа на то, чтобы собралась большая часть его конницы. Норберт быстро распределил на отряды: хотя все вооружены композитными луками, однако, как и везде, есть прирожденные стрелки, что воробья бьют на лету, а есть рубаки, потому вы, ребята, вступите в бой с фронта, вы с тыла, а вы должны перехватывать всех, кто попытается вырваться из окружения.

Мунтвиговцы расположились в удобном месте, но часовых не выставили, зачем, они же на своей земле, и мы подкрались совсем близко. Я слышал, как за моей спиной тихо поскрипывают натягиваемые луки.

Ближе всех ко мне расположились у костра человек двадцать, за их спинами спят вповалку, а эти пьют и разговаривают, двое бросают кости, остальные следят за ними, один шевелит палкой в костре, крупные головешки рассыпались на угли и зло стреляли пучками длинных шипящих искр.

Норберт прокричал какой-то птицей, и лучники одновременно выпустили стрелы. Их обрушилась целая туча, несколько человек у костров упали, другие, напротив, начали вскакивать, и на них перенесли частый град тяжелых стрел, способных пробивать с близкого расстояния доспехи, здесь же они пронзали одетых в кожаные доспехи насквозь.

Я увидел, что застигнутые врасплох вот-вот начнут организовываться, такая паника не длится долго, заорал:

— Руби!

За мной ринулись из зарослей люди Норберта. Клемент и Сулливан отстали, особенно последний на своем меланхоличном носороге, однако на своих тяжелых конях они легко протаранили первые ряды обороняющихся, смяли и порубили людей у костра, набросились на мирно отдыхавших, что вскочили и спросонья хлопали глазами, а их рубили, кололи, топтали и рассекали, как приготовленный для забоя скот.

Наконец многие начали разбегаться, и мы пробились к рыцарскому ядру, где закованные в сталь воины встали в круг и отбиваются яростно и упорно, как туры в окружении волчьей стаи.

Палант прокричал страшным голосом:

— Наконец-то!

Рядом с ним Клемент, огромный и чудовищно могучий, двигается молча, двуручный меч в одной руке и щит, размером с амбарную дверь, в другой, — они ударили с такой мощью, что опередили Сулливана.

Тот взревел оскорбленно и двинулся, как сползающая со склона железная скала, что сминает, даже не замечая, как траву, так и кустарник.

Рыцарский строй был прорван с первых же ударов, я видел, как ликует свирепый Сулливан, выросший в постоянных войнах за независимость земель своего рода, как загорелись мрачной радостью глаза Клемента, а про Паланта и говорить нечего, он дико оскорблен тем, что эти мерзавцы опустились до общения с разбойниками, пороча рыцарскую честь людей благородных и незапятнанных, и в самом деле наносит тяжелые сокрушающие удары, после которых предлагать сдаваться уже бесполезно.

Хорошо показали себя герцог Мидль и племянник мужа сестры жены, тот, что Джеффери Дрейко. Этот изнеженный красавчик не блистал силой, однако есть же люди, что рождаются бойцами, он рубил не только настолько стремительно, что вместо меча в его руке виден только стальной блеск, но и безошибочно находил самые уязвимые места, в то же время холодно и отстраненно замечал все, что творится рядом, успевает помочь то одному, то другому, и нежное лицо разгорается в диком и немножко неприятном восторге.

Но постепенно бой затихал, последние уцелевшие бросили оружие и встали в знак покорности на колени, а тех, кто пытался вырваться и ускакать, норбертовцы догнали и перебили на месте.

Среди сдавшихся в плен не нашлось ни одного рыцаря, гордость не позволила бросить мечи, Сулливан прорычал примирительно, что жили они паскудно, однако умерли достойно, зато простого люда, очень даже разбойничьего вида, оказалось около двух сотен.

Я сказал с досадой:

— И что будем с ними делать?.. У нас, так сказать, вся армия — диверсионная группа! Нам не до пленных.

— Но двух-трех я оставлю, — ответил Норберт и пояснил: — Для допроса.

Я кивнул.

— Действуйте, сэр Дарабос.

Сулливан напомнил хозяйственно:

— Потом не забудьте повесить.

— Здесь нет деревьев близко, — ответил Норберт. — Придется отпустить.

Сулливан хмыкнул, уже привыкнув к суровому юмору Норберта, повернул коня в сторону дороги, на которой уже показалась первая колонна нашей диверсионной армии.

Я некоторое время чувствовал на душе легкий, но быстро рассеивающийся осадок. Все-таки пленные есть пленные, но, увы, даже в более просвещенные времена пленным сохраняли жизни только тогда, когда это было возможно, а сейчас еще никаких норм и правил войны, все зависит от личности человека, а я еще та личность, мне жизнь и безопасность своих людей важнее, хотя для Господа все люди есть люди и не делятся на противоборствующие армии, что я понимаю и даже одобряю… в принципе.

Сегодня прошли почти тридцать миль благодаря хорошей дороге, но я видел, насколько устали люди, и, когда протрубили остановку для ночного отдыха, сам перевел дух с облегчением, горячо сочувствуя тем, кто идет пешком милю за милей.

Такой отдых должен длиться четырнадцать часов, так высчитано стратегами тех времен. На это время лишь разжигают костры, да и то не всегда, ночи пока что теплые, палатки и шатры тоже не ставят, хотя есть исключение…

У Клемента не шатер, а двухместная палатка, но он и ее стыдится, привыкший разделять со своими воинами все трудности и тяготы. Он и в этом походе пытался спать с ними у костра, как привык, а в палатке оставлял Ричэль, но сперва воины начали роптать, жалея своего командира, который совсем недавно был таким же, как и они, простым и безземельным рыцарем из бедного края, потом военачальники сказали решительно, что негоже герцогу спать у костра, воины и так его ценят, ему преданы и пойдут за ним в огонь и воду, и что герцогу полагается по рангу возить с собой добротный шатер с хорошей мебелью.

Клемент насчет шатра воспротивился, даже у принца Ричарда шатер самый простенький, негоже ему, которого его высочество подняли на такую высоту, вести себя спесиво, и самое большее, на что он решится, — это палатка, в которую будет уходить на ночь, чтобы ушастой не было там страшно и одиноко.

Макс и вовсе не чувствует себя графом Стоунширским, как не чувствовал ни бароном, ни виконтом, зато, вижу, готов с азартом командовать и куда большей армией, чем эта десятитысячная.