Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самар Дэв стремительно развернулась к своим спутникам.
– В самом деле? Эй, вы, двое, взгляните-ка на себя! Уже месяц никого не убивали – невыносимо, наверное? Решили порубить его на кусочки? Может, сначала устроите между собой схватку за то, кому выпадет подобная честь?
Путник в ответ на эту вспышку чуть вытаращил глаза. Ухмылка Карсы, без тени юмора, сделалась еще шире.
– Тогда спроси у него, ведьма, что ему нужно.
– Как только я начну повиноваться твоим приказам, Карса Орлонг, именно так и сделаю.
Тулас отступил на шаг.
– Похоже, мне здесь не рады, так что я вас покину.
Но обозленная Самар Дэв объявила:
– Я рада тебя видеть, Тулас Остриженный, что бы там ни думали эти двое. Если они попробуют на тебя напасть, я встану у них на пути. Предлагаю тебе все права гостя – в конце концов, костер разожгла я. Если этим двум идиотам что-то не нравится, пусть разведут собственный, желательно за лигу-другую отсюда.
– Ты права, – сказал Путник. – Я приношу извинения. Добро пожаловать, Тулас Остриженный.
Карса пожал плечами.
– Думается, – сказал он, – я убил уже достаточно эдур. Тем более что этот и так мертвый. Но я все равно хотел бы знать, что ему нужно.
Тулас неуверенно приблизился – подобная осторожность казалась совершенно неуместной для мертвеца, да еще и способного в любой миг превратиться в дракона.
– У меня нет никаких немедленных целей, тартено тоблакай. Я слишком долго пробыл один и хотел бы облегчить тягость пребывания лишь в собственном обществе.
– Тогда присоединяйся, – сказал Карса, вернувшись к костру и садясь на корточки. – И вообще, – добавил он, – может статься, мне тоже когда-нибудь надоест общество самого себя.
– Не думаю, чтобы это случилось скоро, – заметил тисте эдур.
Путник фыркнул от смеха, но, похоже, тут же сконфузился.
Самар Дэв тоже уселась вновь, размышляя над словами Остриженного. «Сон подобен смерти». Казалось бы, так и есть. Только почему ее эти слова так… встревожили? Что ты хотел мне сказать, Тулас Остриженный?
– Худ тебя отпустил? – спросил Путник. – Или просто не уследил за тобой?
– Не уследил? – Похоже, тисте эдур задумался над этим словом. – Да нет, не думаю. Скорее, мне представилась определенная возможность. И я решил ее не упускать.
– И теперь, – продолжил Путник, вглядываясь в иссохшее лицо, которое оживляли лишь блики пламени, – ты летаешь туда-сюда в поисках… чего?
– Инстинкт, – сказал Тулас, – способен указать дорогу, даже если конечной цели и нет. – Он поднял ладони и стал их изучать. – Я подумал, не смогу ли еще раз испытать ощущение пробудившейся во мне жизни. Возможно ли такое, Самар Дэв? Может ей присниться, что я снова жив?
– Может ли… что? Не знаю. Называй меня жрицей, если тебе так нравится, только Огни я не поклоняюсь, а это значит, что жрица из меня так себе, верно? Но если ей снится смерть, то и жизнь тоже.
– Движение между ними, как правило, одностороннее, – заметил Путник. – Худ явится за тобой, Тулас Остриженный. Рано или поздно, но явится, чтобы предъявить на тебя права.
Ей показалось, что тисте эдур впервые ответил уклончиво:
– Думается, время у меня еще есть. Самар Дэв, Спящая богиня больна.
Она поморщилась.
– Знаю.
– Если ее не излечить, она умрет.
– Надо полагать.
– Станешь ли ты за нее сражаться?
– Я тебе не какая-нибудь треклятая жрица! – Увидев изумление на лицах Карсы и Путника, она заставила себя сдержать приступ острого гнева. – Я даже не смогу решить, с чего начать, Тулас Остриженный.
– Полагаю, что источник яда – боль чужака.
– Увечного бога?
– Да, Самар Дэв.
– И ты думаешь, что его можно излечить?
– Я не знаю. Раны бывают телесные и бывают душевные. Излечить первые проще, чем вторые. Подозреваю, что он держится лишь на ярости. Это его последний источник силы, может статься – единственный, пока он прикован к этому миру.
– Не думаю, что он в настроении о чем-то договариваться, – заметила Самар Дэв. – И даже будь в настроении, для меня и таких, как я, ненавистна сама мысль о подобных переговорах.
– Понять и почувствовать чужую боль, – проговорил Тулас, – есть акт чрезвычайной храбрости. Одни только мысли об этом требуют глубочайшей готовности, согласия взвалить на себя чужие цепи, ощутить страдания чужака, увидеть собственными глазами, в какой оттенок для него окрашено все окружающее, запятнанное чудовищным отчаянием. – Тисте эдур медленно покачал головой. – Подобной храбростью я не обладаю. Поскольку эта способность, несомненно, редчайшая.
Все умолкли. Пламя пожирало само себя, не обращая внимания на собравшихся вокруг, жадно проглатывало все то, что ему раз за разом предлагали – пока ночь и утрата гостями интереса не обрекли его на голодную смерть, пока не осталась лишь зола, в которой копошится ветер.
Если Тулас Остриженный рассчитывал найти дружелюбное общество, ему следовало завести разговор о погоде.
Когда настало утро, мертвого одиночника с ними уже не было. Как не было и двух лошадей – Путника и Самар Дэв.
– Нам стоило быть осторожней, – заметил Путник.
– Он был нашим гостем, – ответила Самар Дэв, которую подобное предательство ошеломило и даже ранило. Погром стоял немного вдалеке с беспокойным видом, словно не хотел возвращаться в лагерь после ночной охоты, словно сделался свидетелем чего-то малоприятного.
И однако никаких следов насилия не осталось. Вбитые в твердую почву колышки, к которым вчера привязали лошадей, были на месте.
– Он хотел нас замедлить, – сказал Путник. – Худов он, в конце концов, прислужник или кто?
– Хорошо, – сказала Самар Дэв, сердито глядя на молчаливого Карсу, – это я виновата. Нужно было дать вам изрубить его на куски. Прошу прощенья.
Карса покачал головой.
– За щедрость, ведьма, извиняться не нужно. Он тебя предал. Злоупотребил твоим доверием. Скитальцам, что так поступают, суждено навеки оставаться скитальцами – иного выбора у них нет. Туласа Остриженного и ему подобных можно лишь пожалеть. Его даже смерть ничему не научила.
Путник с интересом взглянул на тоблакая, но от реплики воздержался.
К ним наконец приблизился Погром.
– Я поскачу вперед, – сказал Карса, – попробую добыть для вас лошадей. Или может оказаться, что ваших эдур попросту отогнал в сторону.
– Сомневаюсь, – произнес Путник.
Карса кивнул, и Самар Дэв поняла, что предположение свое он высказал ради нее, неловко попытавшись смягчить ее самообвинительный пыл. Прошло несколько мгновений, и она сообразила, что ничего неловкого тут не было. Карса обращался не к ее внутренним терзаниям; нет, он позволил себе лишь вслух усомниться ради нее в вине Туласа, хотя сам-то ни в чем не сомневался – как, очевидно, и Путник.