– О боже, предполагаю, что так.

– В таком случае вы должны были его видеть. Однако вы говорите, что никого не видели.

Соар открыл один глаз.

– Что до этого, инспектор, все ваши проклятые силы обыскали этот дом и тоже его не нашли. И тем не менее они клянутся, что он все еще внутри. Я сделал кое-какие исключительно глупые вещи, это я признаю; но это все еще не дает вам права на двойное отношение. Если вы можете поверить им, вы можете поверить и мне.

– Могу ли я, ради короля Георга? Что ж, посмотрим на это дело так. Мистер Соар, я вас ар…

– Ты делаешь это уже во второй раз, – напомнил Г. М. – Черт тебя побери, Мастерс, не можешь ли ты помолчать секундочку? Итак, Бартлетт умер у тебя на руках, это так, сынок? А что произошло потом?

– Кто-то постучал в парадную дверь, – ответил Соар.

Наступила пауза.

– Представьте себе мое положение, – предложил Соар. – У меня были причины думать, что кто-кто намеренно манипулирует мной и пытается поймать меня в ловушку, что окончится хорошо намыленной веревкой и виселицей высотой в десять футов. И вот вам доказательство этого. Перед вами мертвец, который лежит на полу, под ним расстелена газета, чтобы впитать брызги крови; лежит здесь, словно развернутая посылка; а в дверь без перерыва колотят. Я побежал наверх, выглянул в окно над парадной дверью. Это был Дервент; я узнал его по складкам на накидке. В ту минуту я готов был поверить, что он – сам дьявол. Я также понимал, что не будет ничего хорошего, если я просто не открою дверь. Потому что я думал, что, если я этого не сделаю, он просто возьмет и приведет полицию…

Ну что ж, теперь вы знаете, что я сделал: старый трюк с украденным письмом – тело у вас на глазах, но никто его не замечает, во всяком случае пока я сижу на кресле. И я сделал это не больше чем за две минуты с помощью бечевки и коротких перегородок от книжных полок в качестве досок. Одно из преимуществ, когда переезжаешь в новый дом, – это то, что веревка и пустые книжные полки разбросаны повсюду. Однако я вытащил из него нож, потому что он мешал прислонить его спиной к плетеному креслу. Затем я накрыл все это дело белым чехлом, опустив углы настолько низко, чтобы вы не могли разглядеть его ноги, завернул нож в газету, повесил его котелок в коридоре и открыл дверь. Но я забыл вечерние перчатки, которые надел, чтобы проделать все это, чтобы у меня на руках не осталось крови; и когда я вас впустил, мне пришлось спрятать руки в карманы. Однако я едва ли был в настроении пожимать вам руки.

– Вы полагали, – хрипло произнес Дервент, – что это я… – Он указал на тело.

Соар был вежлив.

– А что, по-вашему, я должен был подумать, – возразил он, – когда сразу после вашего прибытия раздался громовой стук в парадную дверь? Я вынужден был снова пойти наверх и выглянуть в окно, даже рискуя оставить вас здесь одного.

Мастерс кивнул:

– Так-то лучше! Значит, это вы стояли у окна в перчатках и с пушкой в руках?

– Но не для того, чтобы заставить вас подумать, что я намерен пустить вам пулю в лоб, – пояснил Соар. Его тяжелая грудь вздымалась. – Признаю, что я был готов пустить пулю в себя. К чему морализировать? Так оно и есть. Говорю вам, я стоял там в темноте, и одновременно меня одолевала сотня разных чувств. Но вы ушли – или, во всяком случае, мне так показалось. Тогда я стащил перчатки и надел халат. Потом спустился вниз и обнаружил здесь вас. Почему я сразу же во всем не признался, я и сам не знаю. А тут еще Дервент начал у меня перед глазами этот разговор про моего отца. Я видел целую кучу намыленных веревок и целые ряды палачей, я был словно пьяный. Если бы только все шло, как началось, никто не обнаружил бы тело. Я было уже думал, что вы никогда его не найдете, и я бросал вам вызов, бросал вам его прямо в лицо. Если бы я мог совладать с собой и сидеть достаточно тихо, а не колотить по этим чертовым коленям, я думаю, вы удовлетворились бы и убрались бы отсюда. Я такой. О боже, мне нужно бренди! – заявил Соар. – Но я не думаю, чтобы в доме оно было.

Мастерс повернулся к Г. М.:

– Вы верите всему этому, сэр?

Г. М. кивнул. Затем тяжело поднялся с дивана и встал перед Дженет Дервент, которую усадили снова.

– Я собираюсь спросить, верите ли вы в это? – произнес Г. М. – Но вы не ожидали такого, не так ли? – Он серьезно указал пальцем на Бартлетта. – Миссис Джем, я не могу больше вести эту игру. Я даю вам последний шанс. Будете ли вы говорить и расскажете ли нам все, что вам известно об этом деле, или мне придется прибегать к угрозам? Честное слово, я не испытываю к вам неприязни, но я желал бы, чтобы вы были немного менее добродетельны, чтобы мы могли избежать этой ужасной неразберихи. Теперь я хочу вас предостеречь, во вторник вечером, на вечере убийств, нашему другу Соару было видение, он видел вас с веревкой на шее. Если все останется так, как сейчас, это видение может оказаться пророческим.

– Вы же не имеете этого в виду. Вы просто блефуете. Вы… вы даже не знаете, почему был убит Бартлетт…

– О нет, я знаю, – возразил Г. М. почти любезно. – Он был убит, потому что слишком много знал. Он знал, почему Вэнс Китинг надел шляпу.

Это был совершенно бессмысленный ответ, но Дженет Дервент вдруг вышла из себя. Ее нервы сдали резко, словно вышел из-под контроля какой-то химический процесс, величественно-белая мраморная красота неожиданно разрушилась и обрюзгла на глазах. Она опустила глаза, а когда снова подняла их, выражение лица Г. М. стало более жестким.

– Мне жаль видеть, что вы тоже об этом знаете! – прорычал он. – В глубине души я все-таки надеялся, что это не так. Ну теперь выкладывайте ваши козыри, скажите: «Я не знаю, как невидимый убийца совершал свои невидимые трюки, и поэтому вы не можете меня арестовать».

– Вы не можете этого сделать и не сделаете.

– Первый выстрел, – сказал Г. М., – был куда глуше второго. Означает ли это для вас что-то?

Она поднесла руки к вискам.

– Я этого не делала! Я не убивала его! Я ничего об этом не знаю. Я…

– Но вы же разумная женщина, миссис Джем, – настаивал Г. М., – и вы понимаете, что теперь вам пришел конец. Однажды, пару лет тому назад (я думаю, это было дело Белого монастыря), я сделал вывод, что существует только три мотива, чтобы убийца создал ситуацию запертой комнаты. Первое – это может быть поддельное самоубийство, второе – поддельная история с привидениями, и третье – серия случайностей, которые могли помочь убийце. Что ж, я был не прав. Когда я стал постепенно выяснять, как сработала эта маленькая ловкость рук, я увидел четвертый мотив, самый точный и самый умный из всех. Суперковарный преступник в конце концов осознал законное значение невозможного; этот человек понял то, что, если он создаст по-настоящему невозможную ситуацию, его не смогут обвинить в убийстве, даже если все остальные свидетельства будут достаточно сильны, чтобы повесить целую скамью епископов. Он не пытался ускользнуть от разоблачительной силы закона, он больше старался избежать его наказующей силы. Он осознал, что, кроме невозможности, все остальные способы замести следы чересчур грубы и ненадежны.