– Чтобы ты потом ударил меня в спину? Ну, уж нет! Сначала я избавлюсь от тебя, а уж потом поищу как следует! – прорычал Велиал и, швырнув в противника еще одну скалу, выхватил свою знаменитую саблю.

Так началась битва демонов между собой. Два смерча встретились в воздухе, свирепые армии туч наступали. Громадные облачные всадники на лохматых чудовищах вступили в битву друг с другом. Молот Багрового Пламени Армаула встретился с Ночной Саблей Велиала и всполохи красных и синих молний заплясали в воздухе, прорезая в небе сверкающие полосы. В горах загрохотало. Дрожь прошла по скальной тверди. Камни срывались с круч. Внизу буря вырывала с корнем редкие деревья горных долин, сползали обвалы, тряслась земля. Долго свирепствовала гроза, но Велиал был отброшен: когда его человеческое тело, позаимствованное демоном у магрибского мага, сгорело от прямого попадания багровой молнии противника, Велиал утратил опору в мире Земли и вынужден был вернуться обратно в свои владения в Преисподней. Но и силы Армаула иссякли. Когда грохот обвалов смолк в горах, и гроза кончилась, избитый и обгоревший живой мертвец с внешностью дьякона Эдуарда Пиоре в изодранном черном одеянии без движения упал на камни…

Скорбное утро вставало над Мертвым перекрестком. Накануне отъезда Гуго де Пейн долго не мог отвести взгляд от кургана из камней, под которым похоронили они накануне своих павших товарищей. Один из трех освобожденных узников, самый старый, тоже скончался. По-видимому, сердце его не выдержало радости освобождения из многолетнего заключения.

Но не только скорбными приготовлениями занимались в отряде накануне. Было подсчитано и поделено между рыцарями трофейное золото, упакованы припасы, оказана помощь освобожденным, один из которых действительно оказался купцом Эфраимом; был еще раз предварительно допрошен задержанный в Хранилище Халед Абу Факих. Но и этот допрос почти не дал никаких результатов, кроме того, что пленный подтвердил свое имя и сказал, что родился в далеком Дамаске.

Наконец шампанские рыцари закончили все приготовления, и поредевший отряд тронулся прочь от Проклятой башни.

Поредевший после сражения с разбойниками, отряд графа Шампанского возвращался в замок Монтерео. Под тяжестью трофеев люди, лошади и мулы шли медленно. Все устали от трудного и опасного похода, и сил уже едва хватало, чтобы преодолевать утомительные подъемы горных дорог. Когда они поднимались к крепости, был поздний вечер, а когда въезжали в ворота, закат уже угас, и звезды заискрились над древними башнями.

Не дожидаясь распоряжений кастеляна относительно прибывших, отряд шампанских рыцарей разместился на ночлег прямо посреди внутреннего двора. От постоянного напряжения люди Гуго де Пейна утомились настолько, что, едва лишь оказавшись среди друзей за прочными стенами замка, засыпали прямо на земле, укрывшись одеялами и плащами, подстелив под себя попоны расседланных лошадей и подложив под головы седельные сумки. Но ни командир отряда, ни капеллан спать не ложились. До глубокой ночи в личных покоях Эдгара де Блуа беседовали они со старым евреем Эфраимом, выясняли личность еще одного освобожденного пленника разбойников Мертвого перекрестка, допрашивали пленного мусульманина Халеда Абу Факиха.

Вымытый, переодетый в чистое белье и в дорогую одежду хорошо накормленный еврейский купец выглядел уже гораздо лучше: лицо его немного разгладилось и приобрело здоровый цвет. Поняв, что ради его вызволения из плена граф Шампанский организовал небольшой военный поход, Эфраим осознал всю ценность своей персоны для правителя Шампани и преисполнился такой гордости и самоуверенности, что смотрел на своих освободителей, рисковавших жизнью ради него, свысока, как будто вовсе не он был обязан им своим спасением, а они были должны ему, по меньшей мере, десять тысяч серебром. За свое же освобождение из рук мавританских разбойников вслух купец благодарил вовсе не христианских рыцарей, а одного лишь еврейского Бога, которому громко молился на иврите почти непрерывно, раскачиваясь в такт своим молитвам всем телом. Ничего удивительного, что беседа с Эфраимом ни у капеллана, ни у Гуго де Пейна не складывалась, и, посчитав, что бедняга тронулся умом от перенесенных мук, ему просто пожелали спокойной ночи. Вскоре он действительно уснул на полу гостевого зала, возле горящего камина, завернувшись в толстый трофейный ковер. Дабы не усугублять душевное состояние несчастного, было решено ничего не говорить ему о гибели Якова.

Толку от Эфраима было мало, но с ним, по крайней мере, все казалось ясно. Второй освобожденный, напротив, представлял собою загадку. У него была отрублена кисть правой руки, вырван язык, отрезаны уши и разорваны ноздри. Так жестоко обычно правители поступали с закоренелыми преступниками. Но этот седой человек не походил на преступника: черты его лица и осанка хранили следы былого благородства. Когда его освободили, он поклонился своим спасителям, приложив свою единственную ладонь к сердцу, а затем перекрестился левой рукой, продемонстрировав, что веры он католической. Этот бывший узник хоть и исхудал в неволе, но, в отличие от Эфраима, отнюдь не был немощным: все сухощавое тело его состояло из одних только бугорков мышц, и он даже смог самостоятельно ехать на муле.

Говорить он не мог, но когда капеллан выдал ему перо и кусок пергамента, калека на вопрос о его имени и происхождении вывел левой рукой латинскими буквами: «я рыцарь Ренальдо Альварес из Кастилии, я воевал вместе с Сидом». Но никто в замке Монтерео не знал такого рыцаря и ничего не слышал о нем. Тогда капеллан посоветовал разбудить Гарсию Мьедеса, ибо только он мог подтвердить или опровергнуть слова бывшего узника. Испанец выглядел сонным, когда его среди ночи подняли оруженосцы кастеляна и привели в донжон. Но, едва поняв, что от него ждут подтверждения доброго имени земляка, Гарсия Мьедес внимательно посмотрел на узника, глаза их встретились и Гарсия заговорил.

– Да. Перед вами действительно достойнейший христианский рыцарь из Кастилии, дон Ренальдо Альварес, ближайший товарищ Родриго Диаса де Вивар, именуемого Сидом Кампеадором. Все думали, что Ренальдо Альварес несколько лет назад пал в битве с маврами. Но враги захватили его, и вы видите, что они сделали с ним! Дай же обнять тебя, мой доблестный соратник! – воскликнул Гарсия Мьедес и заключил в объятия несчастного Ренальдо.

– Так вы лично знакомы? Но почему же тогда вы сразу не узнали дона Альвареса? – спросил капеллан.

– Я всего два раза видел его. И оба раза он сидел на пиру рядом с Сидом. Я же находился гораздо дальше от Кампеадора. И откуда мне было знать, что увижу дона Альвареса живым, но без ушей и с вырванными ноздрями? – сказал старый рыцарь. И такое объяснение вполне удовлетворило присутствующих.

Кастелян замка Монтерео повелел своему шамбеллану немедленно составить бумагу, подтверждающую личность дона Альвареса. Также предписывалось предоставить ему рыцарское вооружение, добротную одежду, оруженосца и лошадь. Гарсия Мьедес ушел вместе с Ренальдо Альваресом, заверив всех, что позаботится о последнем.

Уже поздно ночью Гуго де Пейн и монах Адамус в сопровождении Эдгара де Блуа спустились в темницу. Здесь, в караульной комнате они снова попытались допросить Халеда Абу Факиха. Но мусульманин опять упорно не желал говорить. Эдгар де Блуа предложил уже позвать палача, когда монах неожиданно попросил у хозяина замка тот самый перстень с большим рубином, который привез Гуго де Пейн в качестве подарка от графа Шампанского. Недоумевая, кастелян снял перстень с пальца и передал капеллану. При свете факела брат Адамус внимательно изучил камень, затем, вытащив откуда-то простую нитку, просунул ее в кольцо и стал медленно раскачивать его из стороны в сторону. Потом он попросил поставить на стол свечу, и начал раскачивать кольцо над ней так, чтобы пламя свечи преломляясь в красной глубине рубина, отражалось на лице пленника. Затем монах начал тихо петь молитву. Все, в том числе и Абу Факих, притихли и внимательно наблюдали за действиями брата Адамуса. Этого монах и добивался: ему для проведения сеанса гипноза нужна была концентрация внимания узника, а старинное кольцо с рубином для этого как раз хорошо подходило. Раскачивая рубиновый маятник и читая молитвы, брат Адамус постепенно захватил сознание Абу Факиха в невидимые тиски, и через какое-то время зачарованный узник начал говорить правду. Ответы текли из него помимо сознания: пленник уже просто не мог ни о чем думать, настолько все внимание его сосредоточилось на огоньке свечи, отражавшемся в красном камне на юнце маятника. Тогда, в полной тишине, брат Адамус начал задавать вопросы.