против памперсов и простое хозяйственное мыло против стирального порошка, педиатр с сорокалетним стажем вдруг привела аргумент против партнерских родов. Очень личный. Никто, говорит, вам не поможет: все теряются, когда рождается свое. Вот и дочь моя – спортивная, и нацеленность на естественные роды была, и настрой боевой – промучилась всю ночь схватками, а раскрытия так и не случилось. И пока не пришла новая смена и не прикрикнула: чего ж это вы ждете? – и не повезла на кесарево, и не извлекла на свет Божий за три минуты долгожданную внучку, педиатр сидела и действительно чего-то ждала, и не могла поверить, что спортивная дочь не родит сама, и ничего не сделала, и, выходит, не помогла ничем.

«Жаль», – сказала вдруг она через паузу, переминая демонстрационную марлю под пластмассовым пупсом и не поднимая глаз от тяжести личного, очевидно, глубокого и «яркого» переживания.

Я сидела к ней ближе всех и на миг поддалась этой паузе с закрытыми глазами, этой скрытой боли, вдруг толкнувшейся, как плод, из нутра, но тут же встряхнулась и сказала: «Нет».

Не жаль. И о чем жалеть, когда все живы? Вот и внучка растет, два года уже.

«Да-да!» – Педиатр тоже встряхнулась, приподнялась глазами и будто ободрилась. «Да-да, – повторила она, – конечно, не жаль, ведь главное – результат!»

И все же, чувствую, жалела о процессе.

22 сентября 2017

Дом молний

Накануне 5 июля снились большие волны и в голову стучалось из Евангелия: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!» Волны были нестрашные, и я не боялась ни во сне, ни въяве. Ездила ведь на курсы, смотрела видео, слушала подруг. И вполне ясно и уверенно, казалось, понимала, что предстоит и как все будет, но волны одолевали и уносили вдаль от берега над разверзающейся глубиной, и я томилась все больше, и не занимался огонь. И поспешая за мужем, обвешанным сумками с логотипом «скоро в роддом», я не верила, что вот так, против моих планов и выученной по конспектам схемы, меня упекут сейчас в казенные стены дожидаться невесть сколько дней первой искры. Стены между тем были на славу отмыты только полмесяца назад – охранник сказал, что не только мойка была, ведь и два грузовика кафеля завезли, – и помещались, будто в скверике, на Госпитальной площади, огибаемой рулящими вкруг трамваями и проложенной узкими садовыми дорожками, по которым не один достойный муж прошелся мелком, благодаря жену за Алинчика или Софьюшку – портрет Софьюшки в великаний рост на асфальте прилагался.

Роддом при ГКБ 29 не входил в мои планы, но переменил мою жизнь. С самого вечера, когда на ужин дали напиток с лимонником – а я последние недели с ума сходила от домашнего лимонада – и врачи приняли решение: нечего ждать, пора принять меры, чтобы непредсказуемый гром небесный разверзся надо мной точно по их расписанию. Да, они так и сказали: к 7 утра чтоб поднялась в родблок. После лимонника я отнеслась к новой измене философски, припомнив слова одной из подруг, что в родах важно отпустить контроль и позволить природе свершать свое дело. Я не отпускала – контроль вынесли из-под меня на большой волне, и в 7 утра все было опять не так, как учила и готовилась, но это и было правильным. Потому что – наконец происходило. Хорошо оснащенная, бодро отмытая фабрика бесконечно и ритмично порождала жизни, и, когда я обнаружила себя, будто римскую патрицианку, с голой грудью, на каталке, исколотой рукой прямо в родбоксе вкушающей сначала больничный завтрак и тут же, с неубывающим аппетитом, обед, на едва освободившееся родовое ложе посадили уже новую, охающую и стонущую страдалицу.

Говорят, потом не помнишь боли, и я острее всего запомнила мягкое женственное бедро акушерки, которого случайно касалась подрагивающей ступней, и что в такие моменты она мне казалась родной матерью. А также утешительный, но в практическом смысле мало выручивший шепот санитара-негра, пытавшегося унять мои попытки перетанцевать схватки: «Только ди-ышим! Только ди-ышим!» И исподволь случившуюся инициацию в матери, когда намаявшаяся акушерка говорит: «Мы тебя пожалеем потом, а сейчас давай его пожалеем. Ну?!»

Я пожалею тебя, и ты меня пожалей, я помогу, как могу, тебе выйти на свет, а ты помоги, как сумеешь и наловчишься, мне раздобыть тебе молоко, я вся сейчас твоя, мой милый, потому что и ты сейчас весь мой, и наша жизнь впереди, дал бы милостивый Бог нам ее друг для друга, будет расхождением двух концентрических этих кругов. А пока у нас одна подушка-удав на двоих (для беременных), одна подушка – спасательный круг на двоих (для кормления) и одна ванночка с чередой, где в папиных руках плещешься ты, а успокаиваюсь и очищаюсь до глубины души почему-то я.

В давнем, студенческом еще, тексте Юлии Качалкиной, у которой недавно, на подступах к июлю, родилась дочка, была такая фраза, запомнившаяся и крутившаяся в голове все последующие годы: «…и завести от него рыбку в животе». Самая естественная ассоциация, а все же первое имя новый человек получил из другого источника. Моя маленькая племяшка из Хабаровска, которой сейчас шестнадцать и скоро поступать в московский вуз, а тогда черноволосая кукла в розовом боди, свирепо атаковала воображаемую добычу с воплем: «Ну-ка, рыбока, стоят-т-ть!» То ли сама придумала, то ли усвоила дальневосточный акцент – так говорит иногда и ее мать, моя кузина, например: «киосок», но неологизм прижился и оброс эпическими эпитетами. Рыбок Героический – в затянувшихся родах. Рыбок Горький – в долгую голодную ночь, когда отменили докорм, а молоко еще не пришло и мы оба промаялись: он в крике, я в отчаянном угрюмом молчании, а соседки по палате в едва уже сдерживаемом раздражении, и я впервые испытала это горчайшее чувство беспомощности перед бедой так близко и полно доверенного мне существа. Рыбок Бравый – когда наступило утро и педиатр, вошедшая с новой сменой медсестер, сказала одной из соседок: «Что-то мне девочка ваша не очень нравится. Чего она кряхтит? Ребенок должен кричать! Вот как он», – и показала, смеясь, на безутешного и спавшего с лица моего сына. Поддержка внезапно пришла и от строгой медсестры, ругающейся на беспорядок, устроенный мной в тщетной погоне за правильным прикладыванием: «Грустно когда? Иди вон напротив, в отделение травматологии, на экскурсию всей семьей, и выйдете все абсолютно счастливыми людьми!» Ангелы Провидения продолжали вмешиваться и после выписки,