Я, конечно, не уверен был, что сейчас отыщу ту самую трехэтажку — теперь на ней, совершенно понятно, никакой мемориальной доски в помине нет. Еще нет. Но общую идею я помнил: выходишь в Подлипках из последнего вагона на правую сторону и следуешь перпендикулярно путям, по улице (кажется) Коминтерна.

Подлипки находились от Мытищ в одной остановке, и меня так и подмывало рискнуть, рвануть туда. Я и рванул.

Билет стоил ничтожные двадцать копеек. Ехать было одну остановку.

Смеркалось. Я вышел в Подлипках — практически в одиночестве, а на смену мне в вагон загрузилось довольно много рабочего люда. Видать, кончилась смена, и народ с «почтового ящика», с «королевской фирмы» разъезжался дальше в пригороды — Щелково, Монино, Фрязино. В противоположную сторону, к Москве, электропоезд тоже поджидала немалая толпа.

Возле лесенки, ведущей на привокзальную площадь, меня тщательно сосканировал молодой человек в цигейковой шапке. Слава богу, выглядел я как простой советский парень, поэтому он меня не остановил. Подлипки был режимным городом. Появление здесь любого иностранца или неблагонадежного элемента совершенно исключалось.

Навстречу мне шла довольно плотная толпа — по виду работяги, но с интеллигентными, даже одухотворенными лицами. Еще бы, спутники строить — это вам не кастрюли лудить. По направлению движения народа можно было безошибочно понять, где находится секретный завод. Я пошел туда, откуда они все спешили на станцию.

И вот тот самый квартал. Тот, который чиновники двадцать первого века собираются сносить, чтобы настроить больше, больше, больше жилья и его продавать, продавать, набивать себе карманы. Но сейчас, в пятьдесят седьмом, здесь тихо. Дома‑трехэтажки еще выглядят щегольски. Вдоль тротуаров — совсем маленькие, недавно высаженные деревца. Некоторые примотаны к колышкам марлевыми бинтами.

Вот, кажется, тот самый дом. Но подъезда, где живет академик, я, конечно, не знал. Тем более не ведал квартиры. И звонить во все подряд двери, конечно, глупо. Во‑первых, непонятно куда. А во‑вторых, академика наверняка еще нету дома. Судя по мемуарам, он задерживался на службе до девяти, десяти часов вечера. Да сейчас еще горячка, связанная с грядущим запуском спутника номер два. Вдобавок главный конструктор запросто может быть на полигоне, будущем Байконуре. И не спросишь ни у кого, где найти Королева, — чертова секретность. А коли спросишь — немедленно в ментовку попадешь, а оттуда — прямым ходом в КГБ, будешь там объясняться, откуда узнал, в каких краях проживает сверхсекретный академик.

Но при всем при том — вот странность для человека из двадцать первого века! — подъезды домов никем не охраняются и никак не заперты. Иные даже нараспашку. Заходи кто хочешь.

И я зашел.

Моментально в моей голове составилась легенда — советский человек, он, при всей шпиономании, открыт душой, романтичен и падок на красивые истории. Итак, я жду Валентину. (Валентина, я заметил, весьма популярное здесь для девушек имя.) Она меня к себе пригласила, а дома ее нету. И дверь заперта. Вот, стою, жду.

Если спросят, в какой квартире проживает Валентина, скажу — в пятой. Если скажут, здесь такие не прописаны — буду спорить, упираться. Когда докажут, что и правда нет такой — буду костерить ее лично и девчонок вообще «динамистками».

«Динамистки» — хороший термин из пятьдесят седьмого года. Здесь так прозывают девчат, которые приходят на вечеринку к парням, но не остаются на ночь, а от них сбегают, несмотря на то что метро уже закрыто и троллейбусы не ходят — уезжают домой на такси. «Динамистки» — от слова «динамомашина», которым здешняя продвинутая, близкая к стилягам молодежь как раз и называет таксомоторы. Отсюда и пошли словечки «динамистки» и «крутить динамо» — то есть отказывать во вроде бы обещанной половой близости. Как видишь, Варя, я тут уже немного освоился и даже потихоньку овладеваю местным сленгом.

Короче говоря, я расположился в раскрытом нараспашку подъезде и даже сел на подоконник второго этажа. В окно мне открывался прекрасный обзор: улица, по которой редко, очень редко проезжал грузовик или «Победа» или следовали пешеходы — то мамаша с коляской, то группка школьников в форме с пионерскими галстуками навыпуск, то пенсионерка с авоськой. Я видел подходы к нашему дому, а также две соседние трехэтажки. И решил ждать.

Ждать — неизвестно чего. Во‑первых, я мог ошибиться и совершенно неправильно определить место жительства секретного академика — мемориальной таблички ведь нынче нет. Во‑вторых, он запросто, раз на производстве такая горячка, мог заночевать прямо у себя в кабинете (мемуаристы описывают подобные случаи). В‑третьих, Королев мог оказаться на полигоне. Хотя туда он приезжал обычно за три‑четыре дня до старта. А первая собачка должна полететь, если я не ошибаюсь, числа четвертого ноября. Будем надеяться, что он все‑таки тут.

Невзирая на полусекретный, режимный статус города, где я пребывал, присутствие совершенно постороннего человека в подъезде того дома, что предназначен для высшего руководства особого конструкторского бюро, повышенного внимания не вызвало. Раз мимо проследовала в квартиру на третьем этаже задумчивая тетка и даже ни о чем меня не спросила. Второй раз пробежали две десятиклассницы с комсомольскими значками под пальто нараспашку — и лишь стрельнули в меня своими юными глазками.

На улице давно стемнело, но на тротуаре напротив зажегся фонарь, который давал достаточно освещенности, чтобы разглядеть подходящих и подъезжающих к окрестным домам людей.

Я не ужинал, поэтому под ложечкой у меня капитально подсасывало. Время перевалило за одиннадцать, и я подумал, что еще немного, и я опоздаю на последнюю электричку. Значит, вряд ли чего‑нибудь дождусь, и мне придется приезжать сюда еще раз. И тут вдруг возле соседнего дома тормознул тяжеловесный «ЗиС». «ЗиС» была правительственная машина. Простые смертные на ней не ездили. И сюда на ней в принципе мог подъехать только один человек. Поэтому, не медля ни минуты, я бросился вниз по лестнице. Значит, я все‑таки неправильно вспомнил дом, промелькнуло у меня, и он проживает в соседнем.

Я выскочил из подъезда в тот самый момент, когда мой объект вылез из машины — дверцу ему открывал и придерживал молодой человек, очень похожий на того типа, что сканировал меня на выходе с платформы Подлипки — наверняка прикрепленный сотрудник. А Королев — в кожаном плаще внакидку, головастый, коренастый, плотный, невысокого роста и почти без шеи, с головой, словно бы вросшей в плечи, — стремительной своей походкой зашагал к своему подъезду. Я, разумеется, знал его в лицо по сотням портретов, скульптур и памятников. Прикрепленный сотрудник еле успевал за ним и оказался, противно уставу, на пару шагов позади него. Главный конструктор уходил — а меня с ним разделяло еще шагов семь‑восемь. Поэтому я крикнул:

— Сергей Павлович!

Он сердито повернул голову и чуть замедлил свой бег. Он имел право гневаться: во‑первых, откуда это я знаю секретного конструктора по имени‑отчеству? А во‑вторых, с какой стати бросаюсь вдруг наперерез даже не на предприятии, что тоже было крайне не комильфо, а на улице, в двух шагах от дома? Наверняка он принял меня в первый момент за какого‑нибудь юного сотрудника своего же предприятия, который доведен до отчаяния квартирным вопросом или каким‑нибудь бюрократом и явился искать у первого лица высшей справедливости. Прикрепленный сотрудник грамотно перекрыл своим телом зону обстрела и сунул руку в карман.