И я согласилась. Мы – вместе. И по-другому быть не может!

* * *

Здание университета – тридцать шесть этажей в центральной части и по восемнадцать в боковых. Дальше стадион, парк с небольшим искусственным озером. Еще дальше то самое общежитие, объявленное сейчас местом чрезвычайной ситуации.

Точнее, студенческий городок – шесть двенадцатиэтажных корпусов, соединенных между собой переходами. В каждом комбинат бытового обслуживания и столовая. Неподалеку два кафе и молодежный клуб.

Либо меня подвела память, либо информация на портале, на котором я ее обнаружила, оказалась недостоверной, но по данным, которые нам сбросили на браслеты, в главном общежитии Московского Императорского университета проживало семь тысяч восемьсот семьдесят студентов. Часть из них до конца сентября находились в полевых лагерях. Проходили военную подготовку.

Это было из хорошего.

Из плохого…

Скорых было столько, сколько я не видела за всю свою жизнь. И они все прибывали и прибывали.

В отличие от них, въезжавших во двор, автобусы останавливались на объездной дороге. Наш исключением не стал. Подъехал достаточно близко, почти вплотную к домам, и, стоило нам выйти, сорвался с места, которое тут же занял другой.

Остальную часть пути мы преодолели бегом. И это было даже лучше, потому что некогда думать. И не важно, что в маске тяжело дышать, а сумка, надетая как рюкзак, бьет по спине. Главное, просто бежать. Не обращая внимания на вновь начавшийся дождь, на страх, который никуда не делся, лишь отступил, словно понимая, что для него найдется лучшее время.

Воздух звенел от сирен, от стрекота садившихся и взлетавших где-то неподалеку вертолетов. От команд по громкоговорителям, которые, несмотря на какофонию звуков, воспринимались четко:

– Внимание! Зеленых с сортировок с первой по третью на карантинную площадку во втором секторе! Четвертая – шестая, сектор пять. Повторяю…

– Тринадцатая бригада – первый корпус, второй подъезд. Сортировка…

– До оценки состояния целителями и медиками пострадавших не поить! Очищать рот от рвотных масс, смачивать губы. Повторяю…

– Обработка нейтрализующим раствором проводится до размещения на сортировочной площадке. Внимание, повторяю, обработка нейтрализующим раствором…

Нашим оказался шестой корпус. В нем уже работали. Сновали спасатели МЧС, военные, сотрудники полиции…

Внешне все выглядело довольно упорядоченно, без суеты, но целительская эмпатия не обманывала. Каждый из них работал на пределе, выкачивая себя без остатка.

Пострадавших выводили и выносили из подъездов, укладывали на топчаны, установленные у самых дверей, срезали верхнюю одежду. Кого-то окатывали из ведер водой, тут же закутывая в одеяла. Кого-то обрызгивали из пульверизаторов…

Лично для меня эти нюансы сейчас не имели особого значения – информация вряд ли могла помочь в будущей работе, но взгляд замечал мелочи, цеплялся за них, словно опасаясь увидеть не кусочки мозаики, а всю картину целиком.

Наверное, так оно и было. Потому что и кусочков, чтобы удариться в панику и утратить способность действовать здраво, оказалось более чем достаточно.

– Седьмая и двадцать четвертая – третья сортировка! – Людмила Викторовна, перейдя на шаг, махнула рукой в сторону стоянки.

Машин на ней не было. Лишь тела, почти ровными рядами лежавшие на асфальте и газоне, обрамлявшем площадку.

– Игорь, Петр…

Резкий шум отвлек на секунду… Лопасти поднимавшегося из-за деревьев вертолета «пробили» висевший защитный купол, расплескали струи дождя, потоком лившегося там, за пределами магической пленки.

Красиво! Завораживающе! Тонкая прозрачная кисея, похожая на оболочку мыльного пузыря, махина вертолета с огромным красным крестом на боку и вода, пытавшаяся прорваться сквозь вращающийся с огромной скоростью металл.

– Двадцать четвертая! – Петр слегка толкнул меня, вырывая из созерцания. Поймав мой «очнувшийся» взгляд, повесил себе на шею ленту с карточками и цветными наклейками. – За мной!

– Седьмая…

– Внимание! Зеленых с сортировок с первой по третью, карантинная площадка второго сектора! Четвертая – шестая, сектор пять. Повторяю…

С пострадавшими уже работали. Не целители или медики, кто-то из вспомогательных служб или добровольцев. Повсюду стояли бутыли с водой, тазики. Картонные коробки, в которые сбрасывали использованные тряпки…

Сильно пахло дезинфицирующими средствами, но даже они не могли забить другого запаха. Кислого. Неприятного. Запаха рвотных масс.

Четыре ряда. Это в одну сторону. По длине же сосчитать было трудно, подносили из разных подъездов. Большинство лежало. На одеялах, простынях, брошенных на землю куртках. Какой-то парень сидел и раскачивался… Хотела бы я сказать, что это хороший признак, но парень вдруг посмотрел на меня, и его взгляд был пустым, отсутствующим.

Практически все раздеты. Из одежды только майки, трусы, да топики или бюстгальтеры на девушках.

Если бы не тепловые пушки…

Под магическим куполом, растянутым между зданиями, относительно тепло. Вот только земля была уже холодной. И влажной после прошедшего ночью дождя.

У большинства из тех, кого я видела, кожа чистая. Скорее всего, токсин до попадания внутрь вел себя нейтрально, не вызывая местных реакций. Но были и с покровами, изуродованными красными пятнами, явно вызывавшими зуд.

Аллергическая реакция? Или, может, было еще что-то…

Все эти мысли мелькали как в калейдоскопе. Их бы остановить, заставить замереть…

– Пострадавших до оценки состояния целителями или медиками не поить! Очищать рот от рвотных масс, смачивать губы…

– Саша!

Я вздрогнула. Отец рассказывал о войне. О смерти. О множестве раненых, не каждому из которых целитель в состоянии помочь.

Я слушала. Понимала. Примеривала на себя. Пыталась осознать, насколько готова к тому, что вся моя жизнь будет связана с человеческими трагедиями. С верой в меня. С надеждой, которая для кого-то станет последней.

И я решила, что – да! Даже если не готова сейчас, то научусь, смогу…

Я обманывалась! Научиться такому…

– Сашка, да что с тобой?! – тряхнул меня за плечи Кир.

Я дернулась, но посмотрела не на него, а на Игоря из седьмой группы, который уверенно подвел своих ребят к первому из пострадавших. Потом перевела взгляд на Аню… такую же растерянную, как и я сама.

Талантливые студенты! Будущие великие целители!

Сдулись будущие великие целители, стоило только столкнуться с действительностью.

Этого хватило, чтобы разозлиться. На себя. На обстоятельства. На тех сволочей, для которых человеческая жизнь не имела ценности.