540

Цифры действительно составляли код местного округа, в этом не было никаких сомнений. Некоторое время бабушка жила недалеко от Шарлотсвилля, и я отчетливо помнила, как однажды, стоя на кухне, искала ее номер в записной книжке. Но территория округа – это не малюсенький кусочек земли, поэтому никто не мог гарантировать, что мы обнаружим лагерь в первом попавшемся месте.

Теперь, когда на меня не таращились три пары глаз, думать было гораздо проще. И все же я понимала, что по-прежнему хожу вокруг да около. Глаза начали слипаться. Проспав столько, что за это время спокойно можно было убить всех, я очнулась со свежими мыслями. У меня рождались новые анаграммы, цифры и буквы выстраивались в различные сочетания.

В конце концов я что-то нащупала. Идея медленно, но верно всплывала на поверхность измученного сознания. Где еще я видела этот номер? 540. Что-то очень знакомое…

Меня скрутил приступ смеха. Ну конечно!

Я видела эти цифры на радиоприемнике в воспоминаниях Грега. В темном мареве его мыслей они полыхали, точно огонь.

540 AM – волна радиостанции.

Просто разбудить Толстяка было для меня слишком просто. По крайней мере, сейчас, когда я плавала на волнах восторга. Собравшись с силами, я вцепилась Толстяку в спину. Он, конечно, напугался до полусмерти, зато мгновенно пришел в сознание. В момент, когда мое тело обрушилось сверху, Толстяк издал нечеловеческий вопль.

– Проснись, проснись, проснись! – шипела я, поднимая на ноги пыхтящего Толстяка. – Помимо слова «ЭДО», они говорили что-нибудь еще?

– Зеленая, если завтра я все еще буду в состоянии ходить, помоги мне бог…

– Слушай сюда! – прошипела я. – Они говорили что-то вроде «ловить» или «настраивать»?

Толстяк ответил злобным взглядом.

– Они сказали «проверь ЭДО».

– Проверь? – повторила я. – Это точные слова?

– Да! – раздраженно выпалил он. – А что?

– Я ошиблась, – сказала я. – Не думаю, что эти цифры относятся к телефонному коду. Первое предположение было правильным. Последняя буква – вовсе не буква, это ноль. Пять сорок. Номер радиостанции.

– Как, скажи на милость, ты пришла к такому выводу?

Упс, небольшая проблемка. Теперь необходимо было не облажаться. Рассказать правду про то, что я смухлевала, подсмотрев ответ, нельзя. Оставалось упирать на силу мысли и работу мозга.

– Я обдумывала другие варианты применения цифр и вспомнила разговор Грега с дружками. Они упоминали про настройку радио. Нужно было рассказать вам об этом раньше, но меня осенило только сейчас.

– О господи! – Толстяк ошеломленно затряс головой. – Не могу в это поверить. До сих пор нам везло, как утопленникам. Я уж думал как минимум двое не доживут до конца поисков.

– Нам нужен приемник, – сказала я. – Надеюсь, догадка верна, но если нет… Нужно проверить волну, прежде чем рассказывать остальным.

– Бетти?

– Нет! – Мне не хотелось оставлять лагерь без присмотра даже на пятнадцать минут. – Кажется, я видела радиоприемник где-то в конце магазина – давай сбегаю.

Я бежала с такой скоростью, что все вокруг сливалось в сплошную темную массу, но теперь меня уже ничего не пугало. Заметить радио удалось не сразу. Оно оказалось спрятано за надувными плотами и одеялами, которые Лиам с другом оставили здесь в прошлый раз.

Когда я вернулась, Толстяк мерил шагами пространство между палатками. Поставив приемник на полку, я стала жать на разные кнопки.

Нашла кнопку включения, потом рычажок регулировки звука, повернув который я чуть не поджарила наши барабанные перепонки. Серебристая коробочка радиоприемника выглядела побитой жизнью, однако прибор все еще работал. Из колонок доносились голоса, реклама, я даже узнала несколько старых песен.

– Это должен быть АМ-диапазон, – сказал Толстяк, взяв приемник в руки. – FM-частоты заканчиваются на 108 или что-то около того. Сделаем вот так…

Сначала мне показалось, что Толстяк выбрал не ту станцию. Из колонок послышалось шипение, потом рычание, которое внезапно сменилось звоном разбитого стекла. Словно кто-то напихал осколков в банку и теперь усиленно тряс ею перед микрофоном. Это было не так болезненно, как белый шум, но все же достаточно неприятно.

Толстяк продолжал ухмыляться.

– Знаешь, что это такое? – спросил он и, кажется, обрадовался, когда я покачала головой. – Ты когда-нибудь слышала о частотах и волнах, которые способны воспринимать только дети с пси-аномалиями?

Чтобы не согнуться пополам, мне пришлось ухватиться за полку. Конечно, я знала. Кейт рассказывала о том, что лагерные инспекторы добавили в белый шум новую частоту, для того чтобы выявить потенциально опасных детей. Тех, кому удалось замаскироваться.

– Это не связано с тем, что обычные люди не могут слышать помехи, просто их мозг воспринимает звуки по-другому, не так, как наш. Удивительная штука. В Каледонии проводили серию тестов, чтобы посмотреть, существуют ли волны, которые дети одних цветов могут улавливать, а других – нет. Похоже, они были правы, потому что мы не могли…

В этот момент слова Толстяка прервал резкий щелчок, помехи исчезли и мягкий мужской голос прошептал: Если ты нас слышишь, значит, ты один из нас. Если ты один из нас, значит, сможешь нас найти. Озеро Принс. Вирджиния.

Сообщение повторилось три раза, а затем снова включились помехи. Долгое время мы с Толстяком молча смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова.

– О господи! – сказал Толстяк, – О господи! – А потом мы прыгали и повторяли это вместе, снова и снова, размахивая руками, точно сумасшедшие. Никогда прежде мы не испытывали такого страстного желания хлопать друг друга по плечам столько, сколько хватит сил. Я бросилась Толстяку на шею и обняла его что есть мочи. То ли от страха, то ли от облегчения из глаз у меня брызнули слезы.

– Я готов тебя поцеловать! – крикнул Толстяк.

– Хватит, хватит! – выдохнула я, чувствуя, что он вот-вот сломает мне ребра.

Не знаю, что его разбудило – крики Толстяка или будильник, но Лиам поднялся первым. Краем глаза я заметила его взъерошенную шевелюру – Лиам высунул голову из палатки, посмотрел на нас и исчез. А спустя секунду вернулся опять, смущенный и обеспокоенный одновременно.

– Что случилось? – спросил он. – Что тут у вас происходит?

Мы с Толстяком переглянулись.

– Поднимай Зу, – ухмыльнувшись, сказала я. – Думаю, вам нужно кое-что услышать.

По словам Толстяка, Джек Филдс был в семье вторым ребенком из пяти и единственным, кто перенес острую юношескую идиопатическую невродегенерацию и выжил. Его отец владел итальянским рестораном, а мать умерла от рака, когда он был совсем маленьким. Джек рос ничем не примечательным мальчиком. Однажды заметив такого в школе, второй раз вы бы о нем и не вспомнили. Но он был поразительно умен и единственный из всех в комнате понял, о чем говорил Лиам, когда тот взялся за японские ужастики и статьи из старых номеров «Роллинг Стоун». Кроме того, он любил рассказывать истории на разные голоса и долгие годы вырисовывал на классных досках силуэты башен Нью-Йорк Сити. Когда СПП это увидели, они были настолько поражены, что позволили Джеку закончить рисунок.