Дик-10, оказавшийся в кабинете врача как раз в то момент, когда туда зашел сержант, слышал отрывок их разговора, из которого можно было сделать вывод, что оба чрезвычайно довольны положением дел в колонии. Док связывал энтузиазм колонистов с придуманным ими культом Святого Норбита. А сержанту просто было все равно. Он был доволен, что может доложить командованию об успешном выполнении поставленной перед ним задачи. А что еще нужно бравому служаке?

Никто не проболтался тюремщикам. Ни о Лабиринте, ни об уурсинах, ни об именах, что вспомнили некоторые колонисты. Однако между колонистами разговоры о Лабиринте продолжались. Они поутихли, но не прекратились совсем. То и дело Александр ловил на себе неприязненные взгляды. Или ему это только казалось? Когда он поделился своими сомнениями с Чики, тот сказал, что и сам это замечал. А Гюнтер, покрутившись между людьми, там – подслушав, здесь – подглядев, сообщил, что кое-кто из колонистов считает, что Александр, Чики, Кефчиян и другие, обретшие имена, ни лекарства от беспамятства другим не дают, ни в Лабиринт их не пускают, потому что есть у них в этом какой-то свой интерес. А все разговоры о риске, якобы связанном с тем, что они называют «хашцак мицерик», и о том, что Лабиринт – это самая опасная игрушка во Вселенной, – от грешного. В чем именно заключается интерес обретших имена, никто не знал. И даже предположений серьезных ни у кого не было. Если не брать в расчет откровенную глупость о том, что обретшие имена служат тюремщикам – об этом поговаривали, но верить в это никто не верил. Но из-за всей этой загадочности и неопределенности, вопреки логике и здравому смыслу, надуманные подозрения казались все более обоснованными.

Дела обстояли хуже некуда.

– Не хватало нам только разбежаться на две банды, – мрачно заметил Дик.

– И начать охотиться друг за другом, – в тон ему добавил Кефчиян. – Нашим противникам только вождя недостает. После того, как ты Четвертого сломал, новый никак не прорежется.

– Появится, дай только время. Быть может, и сам Четвертый очухается.

– Не, Четвертый уже не боец.

– Будут разные мнения – значит, будут и недовольные. И кто-нибудь из них непременно доложит обо всем тюремщикам. Не по злому умыслу, а общего дела для, – Дик улыбнулся и посмотрел на Александра. – Что, Сашок, делать будем?

– Я поговорю с Юм-Памараком, – сказал Александр.

– О чем?

– О трангах. Если они хотят, чтобы мы отсюда убрались, пусть помогут нам.

– Им проще угрохать нас и завалить поселок камнями. Так, чтобы и следа не осталось.

– Проще – не значит лучше.

– Повтори, пожалуйста, – попросил Кефчиян.

– Если существует хотя бы крошечная вероятность того, что с трангами можно договориться, мы должны ею воспользоваться.

Чики демонстративно посмотрел по сторонам.

– Я что-то не вижу поблизости ни одного транга. Как ты собираешься выманить их из Лабиринта?

– Об этом я и хочу потолковать с Юм-Памараком.

– Шаман, помнится, говорил, что визиты трангов всегда неожиданные.

– Как бы там ни было, Юм-Памарак знает о трангах больше, чем мы.

– Ну, если учесть то, что мы про них вообще ничего не знаем…

Александр посмотрел на светло-пурпурное небо. Первое солнце уже миновало зенит. Второе только-только подбиралось к центру небосвода.

– Сколько человек ты с собой возьмешь? – спросил Дик.

– Только Жана. Если, конечно, он не против.

Кефчиян жестом дал понять, что согласен.

– Я имел в виду тех, кто хочет вернуть себе имя, – уточнил Дик.

– Я больше никого не поведу к Юм-Памараку, – угрюмо покачал головой Александр. – С меня хватит и одной смерти.

– Ты винишь себя в гибели Двадцать Первого?

– Это я отвел его к шаману.

– Он сам захотел вспомнить прошлое. И кто знал, что там у него, в этом прошлом.

– Верно. Поэтому я не хочу повторять ошибок.

– Но с остальными-то все нормально!

– Хочешь сказать, что мы, как сержант, должны принимать в расчет допустимый процент потерь?

– Все превосходно знают, что случилось с Двадцать Первым. И все равно многие хотят вспомнить свое имя и прошлое. Они сами сделали выбор. Это их собственное решение. Понимаешь?.. Ты здесь ни при чем.

– Я никого больше не поведу к Юм-Памараку. И никто не поведет.

– А что, если они пойдут сами?

– Ты должен удержать их.

– Как?

– Скажи… Скажи, что я вернусь с хорошими новостями.

– Ты представляешь, что здесь начнется, если шаман ничего тебе не расскажет?

– Тогда я сам войду в Лабиринт!.. Идем, Жан!

Александр потрогал рукоятку ножа под курткой и пошел в ту сторону, где из-за горизонта одно за другим поднимались безымянные светила. Надо будет спросить у Юм-Памарака, как уурсины называют эти две звезды, подумал он.

– Вы особо-то долго не задерживайтесь! – услышал он за спиной голос Дика. – А то ведь, сами знаете, народ тут нервный!

Не оборачиваясь, Александр помахал рукой над плечом.

Он не убегал от проблем. Но и не знал, как с ними разобраться. Решение, другим представлявшееся очевидным, ему казалось самоубийственным. Говорят, что, если умному постоянно твердить, что он дурак, он и в самом деле сделается глупым. К сожалению, с дураком обратный трюк не проходит. А колонисты твердо вбили себе в головы, что Лабиринт – это их единственный путь к спасению. Александр примерно представлял, что скажет на это Юм-Памарак.

– Нет, нет, нет, нет, нет! – замахал руками, затряс головой шаман, едва поняв, о чем идет речь. – Люди не могут заходить в Лабиринт одни, без уймарахов, ага! Только уймарахи знают, как найти выход из Лабиринта, ага!

– А если все же люди сделают то, что им не дозволено? – спросил Александр.

Юм-Памарак наклонился к собеседнику и перешел на свистящий полушепот.

– Тебе лучше знать, ага. Ты уже однажды переступил границу между жизнью и смертью, ага. Хочешь снова попробовать, ага?

Никогда еще Александр не видел шамана таким. Юм-Памарака едва не трясло, то ли от чрезмерного возбуждения, то ли от страха. Он то и дело нервно передергивал плечами и бросал настороженные взгляды по сторонам. Как будто боялся, что их могут подслушать.

– Устрой мне встречу с уймарахами.

– Ты совсем с ума сошел, ага?

– Мы хотим покинуть эту планету.

– Ага?

– Уймарахи привели вас сюда. Значит, они могут и нас отсюда вывести.

– Ты не понимаешь, что говоришь, – снова затряс головой Юм-Памарак. Да так, что косица его заметалась от плеча к плечу. – Ага!