Чехия тоже спасовала перед нашим давлением на прессу. Мы теперь снова великая держава и можем себя защитить. Это восхитительное чувство. Фюрер совершенно счастлив.

Дома еще поработал до глубокой ночи.

Сегодня опять был тяжелый день.

4. Фюрер о «государстве фюрера»: «Самый прекрасный вид демократии»

В первую годовщину открытия построенных НТФ партийных учебных центров Крёссинзее, Фогельзанг и Зонтхофен, 29 апреля 1937 г., Гитлер выступал перед 800 крайсляйтерами в «орденсбурге» Фогельзанг (Восточная Померания). Он отметил, что повсюду в Европе наблюдается «кризис демократии», и попробовал дать определение «государства фюрера» национал-социалистического толка и объяснить причины очевидной удовлетворенности немецкого народа. Гитлер нашел их в собственном «твердом руководстве», лидерских качествах нижестоящих руководителей и в том, что система открыта для молодых политических талантов.

В записанном виде речь чрезвычайно тривиальна и лишена какого бы то ни было риторического блеска, поэтому непонятно, что в ней могло почти два часа привлекать внимание слушателей, однако восторженная реакция аудитории отмечена в тексте. Приведенные ниже отрывки составляют примерно одну восьмую объема речи.

Цит. по: «Es spricht der Führer». 7 exemplarische Hitler-Reden / Hrsg. H.von Kotze, H. Krausnick. Gütersloh, 1966. S. 123–177.

Мы, национал-социалисты, нашли для государства совершенно четкое определение, т. е. мы говорим, что государство не может быть просто какой-то организацией каких-то людей, оно имеет смысл только тогда, когда его конечной задачей является прежде всего сохранение живого народного духа. Оно должно быть не только хранителем жизни народа, но прежде всего хранителем сути, хранителем крови народа. Иначе и государство в перспективе потеряет свой смысл. Образовывать организацию ради организации бессмысленно… Само государство имеет целью защитить народ как таковой, сохранить народ как таковой и тем самым гарантировать его существование на веки вечные. Итак, мы не знаем государства неопределенного назначения, а знаем только такое, чье назначение четко определено. Но мы знаем также, что любые достижения возможны лишь при условии существования этого государства, т. е., следовательно, только собрав все силы в этой организации, можно совершить действительно великие, грандиозные общие дела.

Поэтому для нас невозможна дискуссия по вопросу, скажем, первенства в государстве, т. е. вот, приведу конкретный пример: мы никогда не потерпим, чтобы в народном государстве что-либо ставило себя выше авторитета этого народного государства. Что бы это ни было, хоть бы и церковь! (Бурные аплодисменты,) И здесь действует тот же неизменный принцип: превыше всего авторитет государства, т. е. этого живого народного сообщества. Всё должно подчиняться этому авторитету. Если кто-то пытается восстать против этого авторитета, его заставят склониться перед этим авторитетом, так или иначе! (Крики «браво»,) Возможен только один авторитет, и это может быть только авторитет государства, опять-таки при условии, что это государство ставит своей высшей целью только сбережение жизни, безопасность и дальнейшее сохранение определенного народа. Такое государство является источником всех достижений…

Мысль живет не в широких массах. Это мы должны понять, и это совершенно ясно. Если любой человеческий прогресс представляет собой более высокий результат по сравнению с уже достигнутым, существующим, то понятно, что всегда кто-то один должен идти впереди. И этот идущий впереди есть носитель мысли, а не широкая масса, стоящая позади него. Он — пионер, а не те, кто следует за ним. Поэтому вполне логично и естественно, что разумная организация с самого начала старается, чтобы самые способные умы во всех областях имели руководящее и решающее влияние и она могла следовать за ними.

Конечно, это может быть очень тяжело. Для отдельного человека, особенно для слабака, должен специально подчеркнуть, и тем более для антиобщественного элемента это ужасно. Всегда тяжело слышать: «Только один может приказывать; один приказывает, а другие должны повиноваться». Тогда человек говорит: «Почему, почему, почему я должен повиноваться?» Почему? Потому, что только на этом пути можно чего-то достичь, и потому, что мы достаточно мужчины, чтобы понимать, что то, что необходимо, должно совершиться. И потому, что об этом не дискутируют с отдельным человеком. Совершенно бессмысленно говорить каждому в отдельности: «Конечно, если ты не хочешь, тебе, конечно, незачем идти за нами». Нет, так просто не пойдет! Разум имеет одно право и вместе с тем обязанность, он имеет право возвыситься до диктаторской власти и обязанность заставить других повиноваться.

Поэтому и наше государство отнюдь не основывается на всенародном голосовании, это я хотел бы подчеркнуть, мы просто стараемся убедить народ в необходимости того, что происходит…

Могу вам здесь привести пример великого исторического свершения: в прошлом году, в конце февраля, лично мне стало ясно, что необходимо немедленно воспользоваться сложившейся исторической ситуацией и немедленно осуществить предусмотренную на более позднее время оккупацию бывшей демилитаризованной зоны[232]. Конечно, это решение огромного значения, о котором можно было думать и так и эдак. И конечно, об этом решении говорили с соответствующими ведомствами. И было совершенно немыслимо добиться полностью единодушного мнения по поводу такого решения. Поскольку значение его было огромно, а последствия могли быть самые непредсказуемые, то, разумеется, могли возникать все новые встречные аргументы, возражения и особые мнения. Но нужно было в сравнительно скором времени действовать так или иначе, если мы не хотели откладывать дело в долгий ящик. В соответствии с прежним демократическим способом этот вопрос в конце концов был бы предложен парламенту, обсуждался бы в парламенте, потом поступил бы в народное собрание и обсуждался в народном собрании. Иными словами, в конечном счете принимать решение по серьезнейшему вопросу, имеющему судьбоносное значение для нации, по которому, возможно, и самые главные государственные мужи не могли бы окончательно прийти к согласию, пришлось бы маленьким людям с улицы. Маленьким людям, которые совершенно не в состоянии о нем судить. Дело было бы вынесено в народное собрание; о нем писала бы пресса, были бы написаны передовицы в газетах, как обычно бывает в других странах. Представьте себе, какой груз свалится на мелкого червячка, который где-то там изо дня вдень занят своей работой, который в силу своего образования, своего кругозора, своих знаний не в состоянии даже оценить масштаб этих проблем! И вот на него-то я должен взвалить бремя их решения!

Мне могут сказать: «Да, но вы ведь провели всенародное голосование»[233]. Но сначала я действовал. Сначала действовал, а уж потом захотел просто показать остальному миру, что за мной стоит немецкий народ, вот о чем шла речь. Если бы я был убежден, что немецкий народ в данном случае не пойдет со мной, я все равно действовал