— Потому что это Вегас, и ты подстраховываешь свои ставки. — Рокко фыркнул от смеха.

— Ни один игрок, делающий ставки, не стал бы принимать такие ставки.

Впервые за всю свою карьеру силовика Рокко почувствовал беспокойство. Обычно он знал, как будет развиваться каждая ситуация, ещё до того, как переступал порог. Сегодня он ожидал, что Тони расскажет, что работает на одного из нью-йоркских капо, и назовёт его имя, но у него начало складываться ощущение, что Тони говорит правду.

— Я выстрелил главарю в грудь. Ты хочешь сказать, что это был не ты?

— Ты мне нравишься, Фрэнки, но не настолько, чтобы я собирался раздеться для тебя. — Тони похлопал по своей шелковой рубашке. — И если бы ты выстрелил мне в грудь, у нас, скорее всего, не было бы этого разговора.

— Если только на тебе не было жилета.

— Это было бы разумно, если бы кто-то собирался совершить убийство, — Тони кивнул. — Я запомню это в следующий раз. Спасибо за подсказку.

— Парень у вас?

Медленная, лукавая улыбка расплылась по лицу Тони.

— К сожалению, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, что он гость в моем доме. Если бы я нашёл его, я бы, конечно, с нетерпением ждал воссоединения отца и сына и последующей награды за мой бескорыстный акт доброты, когда я выследил его и обеспечил его безопасность. Теперь, если бы я мог забрать у тебя девушку, нет ничего такого, чего бы Нунцио не сделал для меня.

Не в силах больше сидеть ни минуты, Рокко поднялся.

— Я не являюсь угрозой для неё.

— Ты Де Лукки, — рассмеялся Тони. — Все находятся в опасности из-за тебя. Я видел, на что ты способен, Фрэнки. Я был здесь по каждому контракту, который мой отец давал тебе. Я был здесь каждый раз, когда ты отчитывался. Я видел фотографии. Иногда я даже ходил посмотреть на тела. Может быть, ты думаешь, что ты ей не угрожаешь, но это не так, и я не единственный, кто так думает. Ты можешь причинять людям боль разными способами. Но я не обязан тебе этого говорить. Никто не знает о боли больше тебя.

* * *

— Ты любишь меня? — Грейс положила подбородок на грудь Рокко и посмотрела на него сквозь густые ресницы.

— Да, cara mia (*дорогая моя, итал., прим. перев.), — тихо сказал он. — Я люблю тебя.

У него не было другого слова для описания чувств, которые он испытывал, когда был с Грейс. Как будто у него была передозировка самого сильного наркотика из всех существующих — а он перепробовал их много, — и всё его тело наполнилось удовольствием. Если любовь означала, что он умрёт за неё, что бы он ни делал, он думал о ней, что он чувствовал её руки на своём теле, когда лежал один в постели, что он не стирал свою одежду, потому что она пахла ею, что его сердце билось только тогда, когда она была с ним, тогда да, он любил её.

Улыбка озарила её лицо, и, чёрт возьми, не было ничего, чего бы он не сделал ради этой улыбки. Он протянул руку, чтобы коснуться золотого креста на шее, молча благодаря своих родителей за то, что они дали ему то, что позволило ему оградить маленький уголок своего сердца от Чезаре, чтобы он был открыт для любви, которую Грейс предложила ему, и он смог любить её в ответ.

Она переместилась на него сверху, и рычание поднялось в его груди, когда его член откликнулся на мягкое скольжение её бёдер. Ему нравилась она в этой позе, её сердцебиение мягко отзывалось в его груди, каждый дюйм её тела касался каждого дюйма его тела. Он никогда не представлял, что два человека могут быть так близки, и чувства, которые он испытал в эти украденные часы в темноте, были настолько сильными, что заставили его поверить, что он сможет выдержать всё, что Чезаре сделает с ним.

— Ты всегда будешь любить меня?

— Всегда. — Он провёл рукой по её прекрасным волосам и вниз по спине.

— Ты обещаешь? — Грейс приподнялась ещё выше.

— Да, я обещаю. — Он наклонился вперёд, чтобы поцеловать её, чтобы она не увидела вспышку боли, которая, как он знал, отразится в его глазах. Он всегда будет любить её, потому что любил её уже семь лет и не мог представить, что будет любить кого-то другого. Но это не могло продолжаться долго. Однажды Чезаре узнает об этом, и Рокко не знал, что он будет делать. Он мог отказаться от Грейс не раньше, чем перестал дышать, и если бы это означало, что ему придётся умереть, он бы умер, зная, что держал совершенство в своих объятиях. Она была всем, что было хорошего, прекрасного и невинного в этом мире, всем, что Чезаре украл у него, когда забрал его из детского дома в Вегасе и привёз в Нью-Йорк.

— Когда я закончу школу, мы сможем пожениться, — сказала она с уверенностью юности. — Папа не обрадуется нашей разнице в возрасте, но когда он увидит, как сильно мы любим друг друга, он поймёт.

Рокко был чертовски уверен, что Нунцио Мантини никогда не смирится с мыслью о том, что Де Лукки женится на его дочери, и особенно на той, которая на десять лет младше его, но он не собирался гасить свет в её глазах, говоря ей правду. И даже если бы Нунцио согласился, что было столь же маловероятно, как и то, что по земле разгуливает ещё один динозавр, Чезаре нашёл бы способ уничтожить их. Но даже осознание того, что это никогда не продлится долго, что однажды ему придётся разбить ей сердце, не могло помешать ему принять то, что она предлагала. Он был эгоистичным ублюдком, но он предпочёл бы провести короткое время с Грейс, чем вообще никогда не испытывать тех эмоций, которые она в нём пробудила.

— Всё, что ты захочешь, Грейси. Я сделаю для тебя всё, что угодно.

— Ты наденешь смокинг вместо своей кожаной куртки?

— Если это сделает тебя счастливой.

— Мы можем пожениться на улице?

— Конечно.

— Когда ты спрашиваешь меня, можешь ли ты сделать это романтично, чтобы, когда я расскажу нашим детям, я могла плакать, как плакала моя мама, когда рассказывала нам, как мой папа попросил её выйти за него замуж?

— Я ничего не знаю о романтике, dolcezza (*сладкая, итал., прим. перев.). Рокко проглотил комок в горле. — Я просто знаю, что я чувствую к тебе.

— Тогда скажи мне это.

— Хорошо.