А амбарец-то с замком! Солидный такой замочище, новгородской или немецкой работы. Такой на раз-два не возьмешь… Впритык, к крыше — отверстие — бревна черны от копоти. Ясно — волоковое окошко. Значит, внутри — очажок имеется. Это в амбаре-то! Окошко вроде не такое и маленькое… самому, конечно, не пролезть…

— Все! — Ратников неожиданно хлопнул в ладоши. — Закончили измерения.

— Что, все, что ли? — обрадовался детина. — Эко вы быстро управились.

— Так, чай, не камни ворочали, — потер руки Миша. — Ну, пошли в избу — все запишем со тщательностью…

— Так что потом хозяину-то сказать? Платить ему гривну-от?

— А это, мил человек, на уличанском вече решим. Вот, как все окрестные усадьбы измерим.

— Так вы уходите уже? — детинушка с явным облегчением перевел дух. — Благодарствую, что зашли…

— Ну, что, паря, угощай квасом! Найдешь?

— Да уж сыщу, господине.

Парняга рванулся в подпол, откуда почти сразу и вылез с небольшим бочонком.

— В амбаре оконце видел? — Миша успел шепнуть Максику. — Как угодно, а пролезть должен. Там, рядом, вроде можно через ограду перемахнуть…

— Перемахнем, — облизав потрескавшиеся губы, кивнул Макс. — Только б этот черт…

— Этого черта беру на себя… Ого! Ты уже здесь, паря?! Тебя как кличут-то? Миколой? Так мы, получается, тезки…

— Квасок-от…

— Счас. Я служек своих отправлю… Неча бездельничать, пусть пока в другом месте поизмеряют. А сам запишу…

Дождавшись возвращения выпроводившего «служек» детины, Ратников неспешно разложил на столе вытащенные из плетеного короба письменные принадлежности — чернильницу, перья, пергамент, березовые грамотки с писалом. Потер руки:

— Ну, начнем, пожалуй. Итак… От баньки до ворот — десять с половиной аршин… Та-ак… и там еще пол-локтя… и за домом…

Снаружи, во дворе неожиданно залаяли псы. Парняга насторожился.

— Хороший у тебя квас, — ухмыльнулся Ратников. — Принеси-ка, друже, еще… Так-так… Два пишем — три в уме… Баланс — с дебетом… дебет — с кредитом… В общем — полный аудит!

Он вышел с усадьбы уже ближе к вечеру, рассудив, что отпущенного парням времени должно было хватить с избытком. Либо забрались, либо — уж тут никуда не денешься — нет. Интересно, надыбали они там хоть что-нибудь, в этом амбаре? Если, конечно, смогли забраться…

Ребята ждали его на углу, близ церкви. Улыбались, и особенно радостно — Макс.

— Что как голый зад при луне светисси? — подойдя, ухмыльнулся Михаил. — Нашли чего? Показывайте!

— Ты не поверишь, дядя Миша! — сунув руку за пазуху, Максик радостно протянул Ратникову… желто-коричневый стеклянный браслетик. Тот самый, витой…

«…а клирик сказал, что сделает это; и вот он пополз туда…»

Робер де Клари. Завоевание Константинополя.

Снег на деревьях блестел, переливался всеми оттенками радуги, от глубоко-фиолетового до алого, и все вокруг было такое же сияющее разноцветное, казавшееся какой-то иной, радостной и веселой, планетой. Синяя колея тянулась вдоль берега, иногда раздваиваясь, иногда — сходясь, яркое солнце то пряталось за сумрачными вершинами елей, то прорывалось в глаза жарким желтым взрывом.

— Хэй-гой! — едущий впереди возница знай нахлестывал лошадей, сани неслись, и бил в лицо седока свежий февральский ветер.

Небольшой — в десять возков — караванец направлялся из Пскова в Дерпт. Везли речную рыбу, меха, воск и сорок бочонков с липовым медом, ехали хорошо, ходко — с погодою повезло: небольшой мороз, ясное голубое небо, солнце. Не то что еще неделю назад, когда по всему озеру яростно завывала пурга.

— Ночуем у Черной речки, — повернувшись к седокам, прокричал возница. — Посейчас повернем.

Ратников кивнул, поплотнее запахнув рогожку, — все ж таки сидеть в санях было холодновато. Парни, Макс с Эгбертом, тоже мерзли, да куда больше Миши, тот хоть время от времени согревался специально прикупленным в путь переваром — убойным медовым пойлом, сваренным по принципу — дешево и сердито.

И все же — радостно было на душе! И не только потому что ясно кругом и солнечно. Браслетик-то, похоже, оказался тем самым!

Можно было прямо вот хоть сейчас встать на лыжи да пройти по Черной речке к Танаеву озеру, всего-то десять верст с гаком, а там сломать браслет и… Но была еще Лерка Размятникова, которую тоже нужно было вытаскивать, не бросать же? По этому вопросу никаких разногласий у Макса и Михаила не возникало, имелись только сомнения: а действительно ли Лерка та самая «озерная нимфа»? Может, и не она вовсе?

Вот потому и ехали сейчас в Дерпт. Найти, посмотреть. Если не она — уж тогда делать нечего, тогда придется вдвоем возвратиться… Да Эгберта еще в Дерпте к какому-нибудь хорошему делу пристроить…

— Я сперва подумал — застряну, — сидя в санях, в который раз уже от нечего делать рассказывал Максик. — Оконце-то узкое. Эгберта поставил, сам — ему на плечи… оп! Не пролезть! Полушубок скинул, поддеву, в одной рубахе остался — холодно, зубы типа стучат. Едва пролез! А там — давай шарить, темновато, да кое-что видно было…

— Молодцы, молодцы, — прихлебывая из плетеной фляжицы перевар, похваливал Ратников. — Сообразили.

Эх, как же все удачно сложилось! И с усадьбой, и с браслетиком, и вот, с караваном этим попутным… Теперь бы еще в Дерпте повезло!

— Эгберт, а Дерпт большой город?

— Да не особо, — парень презрительно скривился. — Куда как меньше Любека.

— Ты сравнил… У Ордена, значит, там свое подворье?

— Ну да. Это же их крепость!

— Значит, найдем, — Михаил улыбнулся. — Сыщем. А там и поглядим — та аль не та, верно, Максюта?

Максим повернул голову:

— Мне все-таки кажется, что Лерка — там. Ну вот как бы предчувствие такое.

— Предчувствие у него, — хмыкнув, Ратников снова потянулся к фляжке.

Все ж таки хорошо, что фляжица-то не металлическая, а плетеная из лыка — губы на ветру да на морозе не обжигает. Удобно! Здесь, в средневековье, вообще все вещи были удобными — в основном для себя да на заказ мастерили.

Летели из-под лошадиных копыт яркие искорки снега, звонкой медью звенели в упряжи колокольчики, уютно пахло навозом и сеном. Проехав еще версты две, санный поезд свернул на накатанный путь к берегу — к реке Черной.

— Дядь Миш, а чего купцы здесь ночуют, а не в бурге? Ну, русские — ясно, а вот немцы? Они ж тоже с нами едут, на трех санях… и вон, гляди, поворачивают.

— Это не те немцы, чей бург, Максюта, — походя пояснил Михаил. — Бург — тевтонский, а купцы — рижане. Общего между ними мало.