Расплатившись обрезками серебряной монеты — Миша заметил, как блеснули в свете сальной свечи стружки — торговцы вышли из-за стола и неспешно направились к выходу. Вот скрипнула дверь… Вышли… Пора бы и самому.

Допив сбитень, Михаил поднялся…

— Не торопись, господине!

Нищий уже садился рядом!

По-хозяйски, щелчком, подозвал служку:

— Меда кувшин и чарочки!

— Так ить — пост…

— Я сказал — меда!

Ратников только головой покачал — вот это убогий! Интересно, с чего б это он привязался? Неужто и вправду — немец, точнее — орденский шпион, соглядатай? Посейчас ухватит, кликнет кнехтов…

— А я тебя не сразу узнал, — посмотрев прямо Михаилу в глаза долгим внимательным взглядом, хмыкнул оборванец. — Хотя на память не жалуюсь…

Незнакомец потянулся, едва не сбив локтем только что поставленный на край стола кувшинец:

— Пся крев! Матка бозка!

— Бреслав! — тут же вспомнил Ратников.

Тот самый поляк, с которым еще по осени сидел в орденской темнице!

— Ты что же, бежал?

— Отпустили… — Бреслав ухмыльнулся. — Ничего у них на меня не было… плохо искали. Сейчас, правда, спохватились… Да поздно уже!

— Ну, ты даешь, — Ратников покачал головой и улыбнулся. — И все же — рад тебя видеть в добром здравии.

— И я тебя. Еще больше, чем ты. Крутить не буду — дело есть срочное.

— Дело? — Миша напрягся. — Какое дело?

— Тебя по всему городу ищут, — неожиданно сообщил Бреслав.

Ну да… удивил, можно подумать.

— Ищут ведь не зря… — поляк улыбнулся. — Значит, не зря и в темнице держали.

Ратников ничего не говорил — слушал.

— Потому на тебя и надежда. Я сегодня ухожу… уезжаю с купцами в Литву… потом в Польшу. Много чего насобирал… об Ордене, о том, кто немцев во Пскове поддерживать будет, об укреплениях Дерпта. Кунигасу отдам, Миндаугасу… Но и… — Бреслав неожиданно рассмеялся. — С тобой поделюсь тоже. Вот! — он вытащил из-за пазухи пергаментный свиток. — Здесь все… Только не говори, что тебе некому его передать! Новгородские войска на подходе. Черную речку знаешь?

— Ну?

— Там человек будет один ждать. Никифор. Передашь от меня поклон… и вот это.

— Но мне действительно…

Бреслав не стал и слушать, поднялся:

— Передай. Думаю, это поможет. А теперь — прощай. И да хранит тебя Божья Матерь.

— Тебе тоже удачи! — уже вдогонку прокричал Миша.

И прислушался.

Как он и предполагал, в корчму уже набралось достаточно много народу — человек с десяток, и вот, только что — еще двое пришли. Мастеровые-артельщики, судя по заткнутым за пояса топорам, которые эти молодые парни тут же сложили в углу — плотники. Ясно — кому-то что-то строят и, вот, зашли погреться. В углу — трое мужиков постарше, мелкие торговцы или ремесленники — эти, видать, просто зашли пообщаться. Хмельного не пили, не сквернословили — соблюдали пост. Двое вошедших заоглядывались… узрев свободное местечко, уселись рядом с Ратниковым, поздоровались вежливо, улыбнулись. Тоже заказали горячего сбитня — с морозца. Бороды расчесаны, одеты прилично — крытые добрым сукном полушубки, шапки лисьи, на поясах — плетеные кошели-калиты. Сидели, молча пили сбитень.

А плотники, между тем, разговорились, расспорились:

— Я говорю — «в лапу» надо рубить, «в лапу»!

— Нет, в «обло»!

— «В лапу» крепче будет!

— Зато «в обло» быстрее.

Миша усмехнулся: да, «в обло» быстрее. В кругляк бревна на срубе соединять или тесать квадратом? То-то и оно…

— Зря спорятся, — поставив кружку на стол, неожиданно ухмыльнулся один из только что усевшейся рядом с Ратниковым пары. — На том месте, что «в обло» руби, что «в лапу» — все равно долго не простоит.

— А что такое? — поддерживая начавшуюся беседу, поинтересовался Миша.

— Слишком уж много там всего настроено, — убежденно отозвался мужик. — Близко слишком. Не раз и не два уж там пожары были.

— Стену каменну надо выстроить! — вступил в разговор тот, второй. — Я такие в Риге видал. Пущай староста уличанский пойдет, распорядится.

— Ага, распорядится… А за чей счет строить-то?

— А чьи хоромы! Да и промеж многими усадьбами стенки такие не помешают… я уж давно Ивашке-дьяку об том говорил.

— А что Ивашка?

— Да все одно — подожди, грит, еще не известно, чья вскорости власть будет! Как будто разница есть — огненный-то петух не разбирает, какая там власть. При любой власти строить надобно, а кто не делает — заставлять!

— Так я не понял, немцы, что — против?

— Да не против, только не до того им. Храм латынский — и то с разрешеньем мурыжат, а то — какие-то там стенки.

— Уличане, уличане должны решать! Староста уличанский. А уж, ежели никто не послушает, уж тогда обращаться к Господу, к посаднику, к князю…

— Так князь-то какой еще будет? И посадник?

— Огню, говорю, без разницы. Любые должны понимать, хучь немцы, хучь новгородцы…

Интересная эта беседа почему-то запала в память, и Михаил на пути домой все никак не мог отделаться от какой-то навязчиво крутящейся в мозгу мысли… которую ну никак не мог ухватить.

А вернувшиеся с улицы парни уже истопили печь — жарко стало в амбарце, но дымно, так, что даже пришлось приоткрыть дверь.

— Ишь, морозит-то как, — Ратников покачал головой, словно бы осуждая погоду. — А ведь весна скоро.

— Да, весна… — растянувшись на старом сундуке у печки, мечтательно прикрыл глаза Максик. — Скорей бы домой, дядя Миша… Как там родные, друзья… мама… Господи! Они уж, наверное, обыскались… подумали — утонули… мама плачет.

Подросток вздохнул, украдкой вытирая слезы.

— Ничего, Макс, — Миша потрепал парня по голове. — Не переживай — прорвемся!

— Да я знаю… Только все равно — грустно. Вот как представлю только.

— У тебя мама-то кто?

— Врач. Стоматолог.

— То-то я и смотрю — зубы-то у тебя белые! А отец? Батюшка-то твой кем работает?

— Инженер. Только… он не живет уже с нами. Давно уже. Нет, он хороший, — Максик вскинулся. — Только семья у него другая… у меня даже сестренка есть, Ленка… По отцу сестренка.

— А ты сам-то в каком классе учился?

— В восьмой перешел.

— Поди, круглый отличник? — Ратников нарочно уводил разговор от родителей, видел — говорить о школе парню было куда менее болезненно и даже в чем-то приятно.