зла» соединилось для него с современным понятием «натюрморт».

Повинуясь какому-то благочестивому чувству, Фауст ни разу в жизни не пробовал яблока. Но однажды ночью, когда за окном свирепствовала буря, он неожиданно проголодался, испёк яблоко и съел. С тех пор яблоко соединилось в его сознании ещё и с понятием пищи. Теперь при виде яблока он вспоминал десять заповедей Моисея, размышлял о гармонии красок и одновременно ощущал урчание в животе.

Наконец, одним студёным утром, глядя на яблоко, Фауст вдруг подумал, что для торговца яблоко не что иное, как обычный товар. Продав дюжину, торговец получает серебряную монету. С тех самых пор понятие яблока слилось для Фауста с понятием денег.

Однажды в пасмурный день Фауст сидел в одиночестве в своём кабинете и размышлял: что есть яблоко? Ответить на этот вопрос теперь оказалось намного труднее, чем раньше.

Сидя за письменным столом, он повторил эту загадку вслух:

– Так что же такое яблоко?

В этот миг в его кабинете неведомо как очутился тощий чёрный пёс. Содрогнувшись всем телом, пёс мгновенно обернулся рыцарем и отвесил Фаусту учтивый поклон.

Итак, почему Фауст встретил дьявола? Это должно быть понятно из сказанного выше. Однако встреча с дьяволом ещё не знаменует последнего, пятого, акта трагедии Фауста.

Как-то раз вечером, в сильный мороз, Фауст и дьявол, принявший обличье рыцаря, прогуливались по многолюдной улице, беседуя о яблоке. Вдруг они увидели худенького заплаканного мальчугана – он тянул за руку свою нищую мать и клянчил: «Купи мне яблоко!»

Дьявол остановился и, указывая на мальчугана, сказал:

– Взгляните на это яблоко. Чем не орудие пытки?

Вот когда поднимается занавес и начинается пятый акт трагедии Фауста.

Почему Соломон только единожды виделся с царицей Савской?

Соломон виделся с царицей Савской всего один раз в жизни. И дело вовсе не в том, что её царство находилось слишком далеко. Фарсисский корабль с кораблём Хирамовым в три года раз привозили золото, и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов. Но верблюды с посланцами Соломоновыми ни разу не перешли окружавших Иерусалим холмов и пустынь, за которыми лежало Сабейское царство.

Соломон в одиночестве сидел в своём дворце. Сердце его томила печаль. Даже многочисленные наложницы, среди которых были и моавитянки, и аммонитянки, и идумеянки, и сидонянки, и хеттеянки, не могли его утешить. Он думал о царице Савской, которую видел всего один раз в жизни.

Царица Савская не была красавицей, да и годами превосходила Соломона. Но эта женщина была наделена редкостной мудростью. Беседуя с ней, Соломон чувствовал, как у него от восторга подскакивает сердце. Такой радости он не испытывал, даже рассуждая с чародеями и звездочётами об их тайнах. С такой удивительной женщиной, как царица Савская, Соломон был готов говорить и два раза, и три – да что там, всю жизнь.

И в то же время царица Савская внушала Соломону страх. Рядом с ней он, казалось, утрачивал свою мудрость. По крайней мере, ему было трудно определить, чьей мудростью он гордится больше: своею ли собственной или царицы Савской. У Соломона было великое множество жён и наложниц – моавитянок, аммонитянок, идумеянок, сидонянок, хеттеянок, – но все они были его духовными рабынями. Даже лаская их, в душе он испытывал к ним презрение. Царице же Савской подчас удавалось превратить Соломона в своего раба.

Соломон боялся стать её рабом, но, с другой стороны, это было блаженное чувство. Несовместимость двух этих чувств причиняла Соломону невыразимое страдание. Сидя на своём престоле из слоновой кости, украшенном с обеих сторон фигурами львов из чистого золота, он то и дело испускал тяжёлые вздохи, из которых рождались стихи:

Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. Знамя его надо мною – любовь. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.

Как-то раз на закате дня Соломон вышел на балкон своего дворца и устремил взгляд вдаль, к западу. Разумеется, отсюда он не мог увидеть Сабейское царство, но на него снизошло чувство, близкое к успокоению и в то же время похожее на печаль.

Вдруг в лучах заходящего солнца возник призрак в виде какого-то неведомого зверя, напоминавшего крылатого льва с двумя головами. Одна из них была головою царицы Савской, а другая – Соломона. У обоих были оскалены зубы, а из глаз почему-то текли слёзы. Какое-то время призрак реял в воздухе, а потом послышалось завывание ветра, и он растворился в небесной выси, оставив после себя лишь протянувшуюся по небосводу серебристую цепь облаков.

Соломон по-прежнему неподвижно стоял на балконе. Смысл видения, быть может, загадочного для других, был ему понятен.

Когда над Иерусалимом опустилась ночь, Соломон – а он был ещё молод годами – стал пить вино со своими жёнами, наложницами и слугами. Сосуды для питья и еды были у него из чистого золота. Но Соломону не хотелось ни разговаривать, ни веселиться вместе со всеми. Его переполняло чувство, доселе ему неведомое и такое сильное, что было трудно дышать.

Не упрекай шафран за то, что он ал.Не упрекай лавр за то, что он благоухает.И всё же как печально,Что шафран чересчур ал,А лавр так сильно благоухает.

Так пел Соломон, перебирая струны арфы, и по лицу его катились слёзы. Слова песни ложились на мелодию, исполненную необычной для него страсти. Наложницы и слуги недоумённо переглядывались между собой, но никто из них не отважился спросить Соломона, что означает его песня. Допев до конца, он уронил увенчанную короной голову на грудь и некоторое время сидел с закрытыми глазами. А потом… А потом Соломон неожиданно поднял просиявшее лицо и, как в прежние времена, заговорил со своими жёнами, наложницами и слугами.

Фарсисский корабль и корабль Хирамов в три года раз привозили золото, и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов. Но верблюды с посланцами Соломоновыми ни разу не перешли окружавших Иерусалим холмов и пустынь, за которыми лежало Сабейское царство.

Почему Робинзон приручил обезьяну?

Почему Робинзон приручил обезьяну? Потому что хотел видеть перед собой карикатуру на самого себя. Мне это доподлинно известно. Когда Робинзон, с ружьём на плече, в продранных на коленях штанах, смотрел на обезьяну, которая, скривив свою серую физиономию, устремляла угрюмый взгляд в небо, лицо его расплывалось в улыбке.

Миниатюры

Воды Окавы

Я родился недалеко от реки Окавабата. Выйдя из дому, я видел покрытый молодой листвой дуб, проходил по узкой улочке Ёкоами, вдоль которой тянулись чёрные изгороди, и сразу же передо мной открывалась широкая гладь реки – я оказывался на набережной Хяппонгуи. С раннего детства и до окончания средней школы я почти каждый день видел эту реку. Видел воду, суда, мосты, песчаные отмели, видел занятых работой людей,