Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…В белградском кабаре “Самарканд” время от времени устраивались и бенефисы популярных артистов, привлекавшие белградцев. Так, 1 апреля 1925 года русская читающая публика через «Новое время» оповещалась о бенефисе С. Франка.
В октябре 1929 года был открыт ресторан “Сити”, театр художественных миниатюр по образцу петербургских театров. Во главе труппы стояла Вера Бураго. Программа состояла из двух отделений по четыре номера в каждом. Пресса отмечала “Песнь индийского гостя» из “Садко” в исполнении Говорова… Фурор вызвал любимец публики “Чарльстон”, да вдобавок еще и “Эксцентрик”. При этом костюм танцовщицы Драгневич состоял из минимального количества “тканей”, остальное добавляла сама природа; словом, как выражался куплетист Павел Троицкий, “декольте до аппендицита”.
Обязательным атрибутом культурной жизни русского Белграда были вечера-концерты, устраиваемые обычно по ресторанам. Цена билета 30 динаров, то есть смирновская в золоченой бутылке.
Здесь надо назвать и “субботники” литературно-художественного общества, устраиваемые с февраля 1921-го по разным ресторанам, отелям, залам. Так, на исходе зимы в русском ресторане “Златан лев” пели цыганские песни Ольга Эрнани и В. М. Андреева, пел романсы галлиполиец С. Мошин, кавказские песенки исполнял В. Борзов.
На другом “субботнике” в октябре 1922-го играл на балалайке виртуоз Валериан Шумаков, выступала Анна Степовая, приехавшая из Праги, с цыганскими и русскими романсами. Тембр голоса – глубокое контральто. В ее “Песнях улицы”, писали в “Новом времени”, звучала ”вечная элегия жизни, которая близка сердцу каждого человека”…»
Завершая свой экскурс в театрально-ресторанный мир Белграда, можно сказать, что этот город наряду с Парижем, Берлином или Нью-Йорком стал в 1920–1930-е гг. одним из центров русской культуры и не зря так манил Юрия Морфесси.
Как мог и как умел, рассказал я свою жизнь, занимая читателя скромной своей особой ровно настолько, насколько это было необходимо для ясности и образности событий, лиц, картин, мелькавших передо мною на экране моего сознательного сорокалетнего существования.
Как я выполнил это и как оно удалось – не мне судить, пусть судит читатель. Именно здесь, пожалуй, следовало бы поставить жирную, вкусную точку. Следовало бы… а вот почему-то не соскальзывает, она маленьким сгустком чернил с кончика моего пера. Словно что-то мешает. Словно я чего-то недосказал… Напоследок мне хочется провести параллель между русским эмигрантским Парижем, который я покинул несколько лет назад, и Парижем нынешних дней, который я вижу и наблюдаю по возвращении из долгих странствий по Балканам, Германии и Прибалтике.
Друзья убедили меня дать мой большой концерт. Успех, всегда меня сопровождавший, никогда, ни на один миг не ослеплял меня, никогда не внушал ни самовлюбленности, ни чрезмерной самонадеянности. И вот поэтому-то я и задал себе вопрос: как встретит меня русский Париж?
Те, кто знал меня по Петербургу, могли меня забыть, полузабыть или, наконец, увлекшись модернизмом в пении и музыке, потерять вкус ко всему здоровому, национальному, бытовому, отзывающемуся той, прежней нашей Россией.
Молодежь с революционным детством и эмигрантской юностью меня не знает или уже знает чуть-чуть. Да и я со своей русско-цыганской песней теперь вряд ли могу быть у нее в таком фаворе, как джаз и Жозефина Беккер.
Так я сомневался, но действительность опрокинула все мои сомнения. Концерт имел несомненный успех. С первого появления на эстраде, с первой улыбки, с первым поклоном я убедился, что я уже овладел моей публикой и что я ей родной, желанный и близкий. Все это учитывается какими-то неуловимыми трепетами, флюидами, бегущими с эстрады в партер и обратно.
Я увидел, что молодежь (молодежь внушала мне наибольшие колебания) с каждым романсом подпадала под мое настроение и я, как говорят французы, ее «держал».
О поколениях более ранних и говорить нечего. Я видел, как дамы украдкой вытирали навернувшиеся слезы, видел, как супруги, давно перешагнувшие через серебряную свадьбу, обменивались нежными взглядами – отзвук далеких воспоминаний, несомненно, приятных, способных взволновать даже и теперь немолодую, остывшую кровь… Нет, концерт удался!
Русский Париж оказал мне трогательный прием. Никогда не забуду этого внимания, этой ласки и этих вызовов, таких длительных, то затихавших, то вновь разраставшихся!..
Много старых моих друзей встретил я на моем концерте, и то, что не забыли они меня и пришли, было для меня великой отрадой.
Говоря о моих парижских друзьях, не могу не вспомнить милого, вечно юного и веселого Б. С. Мирского. Это один из тех редких, в особенности в нашей эмиграции, людей, которые умеют соединять в себе самые разнородные качества и таланты, оставаясь неизменно «просто людьми». Ученый, публицист, видный общественный и политический деятель, постоянный сотрудник «Последних новостей», Мирский – приятный собутыльник, остроумный собеседник и хороший товарищ. И, как оказывается, умеет писать не только прозою серьезные статьи и книги, но и стихами шуточные экспромты. Вот один из них, который я храню в своей копилке сувениров:
Юрочке
Поседел слегка Морфесси,
Но по-прежнему румян.
Мил и публике и прессе
Наш талантливый Баян.
Лейтмотив цыганских песен,
Без сомнения, – любовь.
Оттого напев Морфессин
Дамам всем волнует кровь.
В песнях ткет Морфесси Юрий
Из волшебных чар узор.
И вздыхает много гурий
По Морфесси до сих пор.
Пусть растет в своем прогрессе
Здесь певцов цыганских рой;
Но один из них – Морфесси,
Всеми признанный герой.
Знали Юру наши веси:
И Москва, и Петроград.
Мудрено ли, что Морфесси
И Париж узнать был рад.
И в Париже, как в Одессе,
Пыл свой юный сохраня,
К числу друзей я отношу и труппу лилипутов во главе со знаменитым Андрюшею Ратушевым, этим крохотным человеком больших, разносторонних талантов, и еще моим верным мажордомом петербургского периода – Николаем Суриным.
Надо было видеть, как они сидели на эстраде, как любовно и чутко воспринимали мой успех!.. После концерта я угостил лилипутов ужином в «Московском Эрмитаже», где их появление произвело настоящую сенсацию, особенно среди иностранцев. Их окружили вниманием, и они затмили официальную программу. Директор «Эрмитажа» А. В. Рыжиков пышно приветствовал моих миниатюрных гостей.
Концерт является для меня и для моей души как бы утонченным десертом; мой же хлеб насущный – пение в ресторане. Долго я выступал, чуть ли не с открытия его, в «Большом Московском Эрмитаже», поставленном на исключительную высоту магом и чародеем сложного ресторанного искусства А. В. Рыжиковым. Своей