Приезжаю. Русский носильщик:

– Это все ваши вещи, барин?

Русский извозчик:

– Куда прикажете, барин?

В гостинице тоже русская речь. Ночной сторож – как в России; на груди фонарь, в руке колотушка. Позванивает ключами. И сама Рига как город почти не изменилась, только дух другой. Тот, прежний дух отлетел, исчез вместе с исчезнувшей Россией.

Соотечественники встретили меня более чем тепло и по-русски радушно и хлебосольно. Особенно трогательный прием оказала мне большая русская газета «Сегодня» во главе с редактором ее Мильрудом и ближайшим сотрудником Лери-Клопотовским.

Последний, сотрудничая еще в бытность свою в Париже в газете «Возрождение», однажды тронул меня своим поздравлением в пасхальном номере газеты:

Был Петроград.

Уют «Контача».

Была широкая Москва.

Но все прошло.

И очень рано

У голосистого Баяна

Засеребрилась голова.

И не узнал бы Вас, Морфесси,

Таким серебряным «Контан».

Но с Вас довольно парижан.

Что знают Вас. – Христос Воскресе!..

Очень доволен остался я моими гастролями. Концерты прошли с успехам.

Но нет солнца без пятен, нет голубых небес без тучек.

В конце концов те, от кого это зависит, дали мне понять в весьма деликатной форме, что засиживаться мне здесь не следует и мое дальнейшее пребывание в пределах республики нежелательно. Увы, насильно мил не будешь, особенно в чужом монастыре.

В смысле успеха то же самое и в Эстонии, но не то же самое в смысле отношения ко мне местных властей. Никаких намеков, а, наоборот, полный карт-бланш, оставайся, живи, концертируй сколько душе угодно.

Цыганский хор ресторана «Стрельни» под управлением И. Г. Лебедева. Фото начала XX века

После Ревеля я устремился в Нарву, потому что меня там ждали и потому что сам желал поскорее быть ближе к родине, подышать уже совсем русским воздухом. Нарва совсем ведь недалеко от советской границы. Порою у меня была полная иллюзия. Россия? Россия, да и только! Подлинная, бытовая Россия. Звон колоколов, обилие снега. Санный путь. Русская запряжка, русские бубенцы. Чисто русский пейзаж с особенным настроением, с особенной равнинной тоской. И было радостно и в то же время щемяще больно от сознания, что где-то совсем близко твоя родина томится в тисках неслыханной тирании. И с каждым днем это чувство овладевало мною все больше и больше, так что после заключительного концерта я в ту же ночь с невероятной болью в сердце покинул Нарву.

Дивертисмент

Александр Вертинский: «Вам посылка из Шанхая. .»

В парижских балаганах, в кафе и ресторанах,

В дешевом электрическом раю,

Всю ночь, ломая руки, от ярости и скуки,

Я людям что-то жалобно пою…

А. Вертинский, «Желтый ангел»

Остановим монолог Юрия Спиридоновича в последний раз и выдержим паузу.

Настоящую, театральную. Долгую и многозначительную. Потому что на сцену выходит артист, чье творчество знаменито и поныне в отличие, скажем прямо, от Морфесси, имя которого с каждым годом все больше и больше тает в тумане вечности. Речь об Александре Николаевиче Вертинском.

Певица-эмигрантка Ольга Янчевецкая, лично знавшая обоих певцов, вспоминала: «Как и Александр Вертинский, Юрий Морфесси умел в трехминутной песенке поведать целую судьбу человека. Слушаешь его – и мысленно представляешь его героев, они ощутимы и зримы. А такое, к сожалению, дается не каждому артисту, не каждому певцу…»

Это были абсолютно разные люди – утонченный, интеллектуальный Вертинский и порывистый жизнелюб Морфесси. Певший для самого ИМПЕРАТОРА Николая Романова, ветеран сцены Морфесси, вероятно, относился к «печальному Пьеро» как к молодому конкуренту, выскочке… В пору, когда юный Саша еще бегал в гимназической фуражке по Владимирской улице, Юра уже с успехом выступал в Киеве (на родине Вертинского. – М. К.).

К тому моменту, когда публика услыхала Александра Вертинского, Баян русской песни успел покорить всю Россию. Расставаться с лавровым венком народной славы Юрию Спиридоновичу, конечно, не желалось, а Вертинский со своими «ариетками» притягивал публику, порой, вероятно, и затмевая «князя цыганского романса».

Журнал «Театр». 1919

Я держу в руках редкое издание – журнал «Театръ», издававшийся в Одессе в 1919 году. На обложке – узнаваемый силуэт Пьеро с ироничной подписью: «Пьеро Арлекинович Коломбинов».

А что же сказано ниже совсем мелким шрифтом?

Для нас эта строчка многое объясняет, ибо написано там буквально следующее: «Пьеро Арлекинович Коломбинов – Баян не русской песни, – он же печальный, несмотря на полные сборы, Вертинский».

Не правда ли, впечатляющая характеристика, где явно звучит противопоставление «Баяна русской песни» Морфесси – Вертинскому.

И ладно бы только это, но есть и еще один важный нюанс: журнал выходит в Одессе, в 1919 году, то есть ровно тогда, когда Александр Вертинский поет в кабаре, принадлежащем Морфесси, и делает «полные сборы».

Можно предположить, что молодой конкурент не раз становился причиной актерской ревности кумира былых времен и в дальнейшем. Конечно, такого актерский темперамент Морфесси спокойно выносить не мог и, когда представился хороший повод – поделиться воспоминаниями, – сказал о надоевшем сопернике все, что думал. Ну, или почти все… Вертинский в долгу не остался и тоже отыскал возможность, пусть через тридцать лет, но лягнуть коллегу и конкурента[34].

Актерские мемуары, как правило, далеки от того, чтобы считаться, по выражению поэта, результатом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Чаще это бурление страстей, щедрые гиперболы и метафоры, иллюстрирующие собственный успех и провалы, уходящих со сцены «под стук собственных каблуков» «товарищей» по цеху. И… сведение счетов. Без этого никакие артисты буквально жить не могут. Пусть не ударить, но хоть ущипнуть… Противостояние двух мэтров особенно хорошо заметно при внимательном чтении и сопоставлении их мемуарных записей, в чем у нас будет возможность убедиться ниже. Но прежде, дабы знать, who is who, достаточно хорошо для собственных выводов, обозначим основные вехи биографии «великого сказителя земли русской» (по определению Ф. И. Шаляпина) Александра Вертинского.

А. Н. Вертинский в юности

Александр Николаевич Вертинский начинал как автор коротких рассказов, публиковался в журналах, снимался в массовке. В юности освоил гитару, пел «цыганские романсы», пытался сочинять сам. В 1913 году поступил на службу в небольшой театр миниатюр в Москве, где пришел первый успех.

«…В дивертисменте участвовал как рассказчик,