один и тот же: создание отношений господства и подчинения, которые распространялись уже не на одних рабов, вольноотпущенников и других несвободных или полусвободных людей, но охватывали главную часть населения. Возникали классы феодальных господ и зависимых подданных. Общественное разделение труда становилось источником эксплуатации и угнетения феодалами крестьян.

* * *

Нельзя не заметить: в этой книге нет определения феодализма. Оно не дано не потому, конечно, что автор, претендующий на рассмотрение ряда проблем генезиса феодального строя в Западной Европе, сам не знает, что именно возникало и формировалось. Напротив, внимательный читатель, несомненно, составил себе Представление о понимании феодализма, которое лежит в основе книги. Но представление о феодализме и определение феодализма — не одно и то же. Первое может быть достаточно гибким, изменчивым, способным включать по мере необходимости различные оттенки и освещать разные стороны проблемы. Второе по необходимости отличается известной жесткостью, отработанностью, однозначностью; определить — значит «определить», «поставить предел». Но, призывая к новому рассмотрению проблемы генезиса феодального строя, автор как раз и не хотел исключать те или иные вопросы, которые не вытекают из принятого определения феодализма, но постановка которых, возможно, оказалась бы плодотворной для его понимания.

В характеристику феодальной формации, которая принята в нашей медиевистике, обычно включаются следующие основные признаки: (1) противоречие между крупной собственностью на землю и мелким производством крестьян; (2) внеэкономическое принуждение, необходимость которого проистекает из этого основного противоречия в производственных отношениях. Условный характер земельной собственности и ее иерархическая структура, а равно и иерархия самого господствующего класса считаются «внешними, правовыми признаками» феодализма[267]: надстраиваясь над системой производственных отношений, они не входят в существо феодализма[268].

Нельзя не согласиться с существенностью указанных основных признаков феодального строя. Но, будучи принципиально важными, они сами по себе еще недостаточны для его появления. Более того — эти признаки характеризуют не один лишь феодализм. И крупное землевладение с эксплуатацией мелких производителей, и внеэкономическое принуждение встречаются в других социальных системах, помимо феодальной, играя в них также чрезвычайно важную роль. Не по этой ли причине многие историки были склонны видеть феодализм в поздней Римской империи?

Дело, однако, не в отдельных признаках. Если понимать общественную формацию как систему, все основные элементы которой между собой взаимосвязаны и находятся в функциональном взаимодействии, то для ее характеристики недостаточно выделения одного-двух критериев, сколь бы существенными они ни были. Очевидно, необходимо принимать во внимание и другие стороны этой социальной системы. Их соотношение и степень относительной важности вряд ли можно установить априорно. Иначе говоря, нужно выйти за пределы одних лишь производственных отношений и рассмотреть специфические, для данной именно формации характерные формы общественных отношений вообще.

Неотъемлемая черта феодализма, как уже неоднократно подчеркивалось выше, — господство межличных, прямых социальных связей и их преобладание в раннефеодальном обществе над отношениями чисто вещного типа. Эта черта не есть специфический признак феодализма, ибо она характеризует любую формацию, в которой товарное производство не становится регулятором общественной жизни. Но без непосредственных личностных отношений между людьми нет феодализма. Недостаточный учет этого признака социальных систем в докапиталистических формациях — серьезное препятствие для достаточно глубокого их понимания.

Социальные отношения в феодальном обществе можно подразделить на несколько типов. Во-первых, это отношения господства и подчинения между землевладельцами и зависимыми крестьянами, антагонистические отношения между господствующим классом и классом угнетенным. Во-вторых, это отношения покровительства и службы, обмена услугами между представителями различных категорий в господствующем классе: вассалитет, сеньориальное господство, сюзеренитет. В-третьих, это отношения сотрудничества и взаимной поддержки членов корпоративных и общинных групп. Нетрудно заметить, что если первый и второй типы феодальных отношений относятся к системе «вертикальных» общественных связей (господство и подчинение), то третий тип характеризуется преобладанием «горизонтальных» социальных связей (членство в общине, цехе, гильдии, сословии, союзе и т. д.), в той или иной мере переплетающихся со связями «вертикальными».

Мы полагаем, что для характеристики феодальной системы существенно учитывать все эти типы социальных связей. Их сочетание может быть различным. В одних обществах кооперативное начало выражено сильнее (в Западной Европе), В других — слабее (например, в Византии), и это не может не накладывать своего отпечатка на всю систему. Не исключено, что, исходя из указанной типологии общественных отношений, можно было бы построить и типологию феодализма. Мы полагаем, что подобная типология имела бы преимущества перед той, о которой говорилось во Введении, когда северофранцузскую «модель» феодализма прилагают ко всем другим феодальным обществам, вынося им оценку «недоразвитый», «неклассический», «нетипический» феодализм[269]. Не случайно все чаще выдвигаются возражения против применения «западноевропейской модели» феодализма к обществам, расположенным за пределами Европы[270]. Типология социальных связей позволила бы с достаточной гибкостью оценить все конкретное многообразие общественных систем, которые, несмотря на их специфические черты, можно и нужно относить к феодальному типу. Не исключено, что к этому типу принадлежат некоторые общества не только средних веков, но и древности, и нового времени. Мы слишком привыкли ставить знак равенства между понятиями «феодализм» и «средневековье», но ведь это уравнение, действительное для Европы, может оказаться и неверным для других частей земного шара.

Буржуазная историография обычно дает урезанное, лишенное существеннейших признаков определение феодализма, исключая из него систему отношений производства. Справедливо критикуя этот взгляд, историки-марксисты, как нам кажется, слишком поспешно вывели за рамки определения феодального строя в качестве «внешних» все его черты, не входящие в круг производственных отношений. По-видимому, при понимании феодализма как целостной функционирующей системы необходимо включать в его характеристику все типы социальных связей, устанавливая формы их соотнесенности и взаимодействия.

Примечания

1

Уже после сдачи рукописи в набор вышел в свет сб. «Средние века», вып. 31 (1968), в котором опубликованы материалы научной сессии «Итоги и задачи изучения генезиса феодализма в Западной Европе», проходившей в Москве в мае — июне 1966 г.

2

См. ниже, гл. I, § 1 и гл. III, § 2.

3

См. ниже, гл. I, § 1, гл. III, § 1.

4

См. дискуссию о характере романо-германского синтеза в сб. «Средние века», вып. 31, 1968 (доклад А. Д. Люблинской и прения по нему).

5

См., например, очерки генезиса феодализма у различных германских народов, у западных и южных славян, в Византии и в романских странах в «Истории средних веков» (М., 1964): повсеместно пружинами этого развития неизменно выступают сдвиги — в