словно… помогла мне почувствовать себя лучше, а потом усыпила. Затем разбудила, вовремя показала, что творится вокруг, и я сумел пнуть того солдата, собиравшегося стрелять в тебя. Или я вообразил себе все эти вещи? И… и что ты сделала потом с тем солдатом? Ты просто посмотрела на него, и он упал. Ты с ним что-нибудь сделала?

Не знаю, как или что, но думаю, что сделала.

— Лиззи говорила, выжившие умеют контролировать людей, и еще кучу всякой ерунды.

— Что-то во мне изменилось после болезни. Кое в чем я стала другой — и в том, как теперь думаю, и в том, на что способна. Например, я могу мысленно говорить с тобой. Могу ощущать весь окружающий меня мир; я по-другому вижу вещи.

— Ты можешь читать мои мысли?

— Нет. Но вроде этого — скорее твои чувства и мысли, если они направлены на меня.

— Не делай этого. — Голос Кая звучит резко.

— Ладно. Не буду, я обещаю. — «Попробую», — проносится в голове у Шэй.

И никогда не заставляй меня делать то, чего я не хочу.

— Не буду.

— Хотя, если надумаешь снова избавить меня от головной боли, это будет нелишним.

— Конечно. Но сначала спрошу.

— Да. Правильно. Если я буду без сознания и привязан к скамейке, можешь сама принимать решение. — Он усмехается, Шэй робко улыбается в ответ.

— А что произошло с тем солдатом… я не понимаю, — говорит она. — Я решила, что сейчас он убьет меня, и что-то изнутри вырвалось и набросилось на него.

— Это «что-то» — из сферы ненормального.

— Да. Я сама выбита этим из колеи. — Ладонь Шэй проскальзывает в руку Кая. — Но я все еще я.

Кай смущен, он ласково целует ее в лоб, потом в губы.

— Целуешься ты так же. По крайней мере, мне так кажется; надо проверить еще, чтобы наверняка. Но это все? Или есть еще что-то, что мне нужно знать?

«Скажи ему обо мне!»

«Келли, я не могу».

«Ты говорила, что ты — мой друг».

«Да, но…»

«Но что? — Я прихожу в ярость. — Как ты можешь быть моим другом и не говорить моему брату, что я здесь?»

«Подумай, как он на это отреагирует, серьезно подумай. А потом, если будешь настаивать, я скажу».

«Никакие раздумья не изменят моего решения! Скажи ему!»

28

ШЭЙ

— Есть кое-что еще, о чем я тебе не говорила. Об этом действительно тяжело рассказывать, а тебе еще тяжелее будет услышать. — Я сглатываю. — Мы здесь сейчас не одни.

Кай быстро оглядывается, словно кто-то проник в домик, а он и не заметил.

— Нет, не в этом смысле. Ты их не сможешь видеть.

— Но ты можешь? — У Кая на лице такое выражение, словно он готов меня выслушать, но в глубине души считает, что я ненормальная.

— Да. Видеть и слышать тоже. Помнишь, ты спросил, откуда я знаю, что военные привезли собак? Она пошла и подслушала их разговор, и передала мне, о чем они говорили.

— Она?

— Она. Без нее я погибла бы. Она спасла мне жизнь; заставила пригнуться, когда они в меня стреляли. Мне… мне так трудно тебе говорить об этом, Кай. Это твоя сестра.

Он отшатывается.

— Что?

— Она здесь, прямо сейчас. Сидит рядом с тобой на скамье.

Кай поворачивается и смотрит на Келли. Но что он способен увидеть? Ничего.

— Это не смешно.

— Нет, но это правда.

— Лиззи говорила, что выжившие умеют разговаривать с мертвыми. Ты говоришь, что призрак Келисты, — он содрогается, — находится здесь, прямо сейчас?

— Да.

— Нет. Ты зашла слишком далеко. Что с тобой? — Он злится. Вскакивает, идет к двери, словно больше не хочет находиться рядом со мной.

— Но, Кай…

— Нет. Я не хочу этого слышать. У тебя какая-то болезненная потребность привлекать к себе внимание или нечто в этом роде. Все это выдумки. Должно быть.

— Не выдумки, клянусь! — «Келли, помоги мне!» «Как?»

«Расскажи мне что-нибудь, чего я не могу знать».

Кай уже возле самой двери.

«У меня был игрушечный медвежонок из стекла, мой любимый».

— Она говорит, что у нее был стеклянный медвежонок, ее любимая игрушка.

Он останавливается, поворачивается, лицо потрясенное.

— Он разбился. Упал со столика и разбился.

«Неважно».

— Она говорит, что это неважно.

— Келиста? Ты действительно здесь? — Он обводит взглядом помещение, будто сможет увидеть ее, если постарается.

«Я действительно здесь».

— Она здесь.

Кай качает головой:

— Нет, нет, это слишком. Это не может быть правдой.

Он ошеломлен, и я, не подумав, прикасаюсь к его разуму, чтобы успокоить его…

— Нет! Держись подальше от моих мыслей, Шэй. Я предупреждал тебя. — Речь его становится отрывистой, становится различим немецкий акцент, в обычных условиях почти неуловимый.

— Прости, — шепчу я.

«Расскажи ему, как я ходила на его футбольные матчи и держала книжку на коленях. Расскажи! И про то, что в его комнате под потолком висят модели байков. Что он сам их делал».

Я повторяю все, что сказала Келли.

— Про все это я тебе рассказывал! — зло бросает Кай. — Когда ты расспрашивала меня о сестре, то специально запоминала подробности, чтобы сейчас повторять?

Отступаю на шаг, словно он ударил меня. Трясу головой.

— Нет. Конечно нет! И ты никогда не рассказывал мне о своей комнате.

— Тогда я сам спрошу у нее кое-что. — Скрестив руки на груди, он оборачивается. — Что я подарил ей на последний день рождения? Я опоздал со своим подарком и отдал его Келисте как раз перед самым их с мамой отъездом, незадолго до ее исчезновения. Никто его не видел; она оставила подарок в комнате, когда уехала с мамой. Чтобы сохранить его в целости, сказала она.

— Келли, что это такое?

«Я не помню!»

«Что?»

«После всего, что со мной случилось, меня подводит память».

«Постарайся, Келли!»

«Я не знаю».

— Она говорит, что не помнит, что ее теперь подводит память.

— Ну да. Конечно.

Кай снова направляется к двери; на его лице злость, на моем — слезы.

Как он может не верить мне?

Потому что не хочет. Он не хочет верить, что его сестра умерла.

«Подожди! Кажется, я знаю. Это был серебряный дельфин? Ожерелье?»

— Келли говорит, серебряный дельфин. На ожерелье.

Он оборачивается; теперь и у него на лице слезы, и он их не прячет.

— Келиста? — шепчет Кай, и она бросается к брату, обнимает своими темными призрачными руками.

— Она здесь, она сейчас с тобой, — говорю я, беру его за руки и завожу их вокруг Келли, хотя у меня и разрывается сердце. Я понимаю, какая это мука для