злой воле, макиавеллистической идее и диверсионном замысле расходятся с сутью дела, хотя мимикрия субъективных мнений под теоретический объективизм является фактом.

Более правильным было бы заверение, что футурологи подменяют тактику ученых тактикой азартных игроков.

Составляя календарь будущих открытий или строя сценарии, учитывая всевозможные шансы, футуролог как игрок в рулетку следит за многими полями игры одновременно. Такой игрок действует благоразумно, согласно минимаксной тактике, поэтому он максимизирует шансы выигрыша, минимизируя одновременно риск потери, и может так делать, поскольку все выигрыши и проигрыши соразмерны как обмениваемые на одну и ту же валюту. Зато несоизмеримы ценности предполагаемых открытий и политических событий, ибо не существует «валюта», в которой их можно было бы пересчитать. Наука на самом деле генерирует множество гипотез, но отсеивает их через фильтры экспериментов; зато в футурологии большое количество прогнозов, произносимых хором, создают прогностический шум, ибо нет в ней результативных отсеивающих фильтров. Новейшая тенденция ограничения краткосрочными прогнозами является, для начала, отказом от предсказательных амбиций, а затем, что хуже, стирает грань между истиной и ложью прогнозов, потому что сопоставляет оба понятия с осуществленной деятельностью. Поэтому чем полнее реализуется то, что планировалось, тем большее содержание истины мы склонны приписать прогнозам, которые способствовали началу. Но понятия истины и лжи нельзя применять в случае краткосрочных прогнозов, аналогично тому, как нельзя говорить, наблюдая за водителем на перепутье, что дорога, которую он выбрал, правильная в противовес к оставленной или vice versa. Верным или неверным может быть только прогноз, охватывающий будущее поведение водителя вместе с конфигурацией распутья, которого он достигнет. Таким образом, придерживаться краткосрочных прогнозов – это увертка, незаметно уводящая прогностическую составляющую в обычное планирование. При таком состоянии дел множить прогнозы – это действовать не нейтрально, а пагубно, ибо в лучшем положении находится тот, кто ничего не знает, в отличие от того, кто получает множество исключающих друг друга прогнозов. Первый обладает нулем информации и знает об этом; второй, под видом информации, получает ее наихудшую разновидность: информацию ложную, вводящую в заблуждение, ибо не знает, есть ли в совокупности прогнозов какой-нибудь точный и каким способом отличить его от всех остальных.

Вышеприведенные сомнения (их гораздо больше!) ведут к антипрогностической позиции. Вот почему Карл Поппер дал ей радикальное определение – nota bene, в дофутурологическое время. Этот философ истолковал опровержение предсказуемости истории в «Poverty of Historicism»{30}. Он допускает только медленное, пошаговое улучшение социальных положений. Будущее, согласно ему, неразличимо, поэтому оно представляет изменение, преобразующее и данное состояние вещей, и законы, которые им управляют.

Суть взглядов Поппера представляет тезис, помещенный в другой книге, а именно в «Post Scriptum» к «Logic of Scientific Discovery»{31}, гласящий, что «если существует нечто такое, как растущее человеческое знание, то мы не можем предвосхитить сегодня то, что узнаем только завтра». Поппер привел логичный довод невозможности предсказания произвольным предсказателем собственных будущих состояний. В вольной трактовке вопрос этот выглядит так: будущее сильно зависит от дальнейших достижений науки, а их не предскажешь наверняка, потому что если бы прогноз будущего открытия был верным, то тем самым он был бы точным, а если бы он был таким точным, то открытие произошло бы не в будущем, а здесь и сейчас. Открытие всегда является подтверждением связи заслуживающих доверия параметров (например, массы, скорости, расстояния). Кан утверждал, будто бы ему удалось предсказать открытие лазера. De facto он выполнил разновидность экстраполяции из уже совершенных открытий (из сообщений, касающихся мазера). Это не был прогноз чего-то, что даже зачаточно не существовало, а естественное продолжение направления, которое уже обозначилось, и столь явно, что можно было его квантифицировать на небольшую дистанцию вперед. Просто Кан опубликовал в печати то, что физики уже обсуждали в разговорах.

По Попперу не только ход истории непредсказуем, но также и ход естественной эволюции. Однако это не является – заметим – непредсказуемостью полной. Механизм эволюции мы приблизительно знаем. Она играет с Природой, а ставка в этой игре – выживание организмов в зависимости от качеств наследственного кода. Природа делает судьбоносные шаги (горообразованием, изменениями климата, вторжением в биосферу твердых космических излучений и т. д.), а поскольку оптимальной тактикой выживания также может быть только судьбоносная, именно ее, нацеленную на механизм наследственной изменяемости, практикуют организмы. Эволюция движется тогда, словно путник посреди бездорожья, который очередные промежуточные решения принимает на основе брошенных костей. Prima facie кажется, что направление движения такого путника непредсказуемо, но это не так. Случайным является также перемещение частиц в броуновском движении, бомбардируемых молекулярным хаосом жидкого тела, в котором они плавают, но, однако, можно установить рамки поведения каждой такой частицы, т. е. определить предельные вероятности ее локализации после определенного отрезка времени. Здесь появляется лучик надежды. Эволюция движется иначе, чем броуновская взвесь, не блуждает без определенного направления, а выявляет градиент растущей во времени сложности – как самих организмов, так и отношений между организмами и между видами. Создает его не некое стремление к усложнению или «тенденция к прогрессу». Как игрок, в ходе состязаний приобретающий все большую сноровку, тем самым вызывающий среди партнеров соперничество, а неспособные к нему вынуждены выходить из игры, так и, согласно закону больших чисел, какие-то организмы вынуждены совершенствовать свою стратегию выживания, следовательно, и другие, зависимые от них (такие, что питаются ими или служат им в качестве корма) также подвергаются селекционному отбору. Таким образом, коррелятом такого соперничества является именно растущая сложность организмов и их взаимоотношений. (Паразитизм является, в некоторой степени, обратным процессом, «стремлением к упрощению», и соответствует тактике обмана в игре; но как не могут все игроки получать прибыль из взаимного обмана, так не могут все организмы паразитировать: обман предполагает одновременную лояльность параметров, а паразитизм – соперничество в прогрессе).

Обобщим это наблюдение: если где-нибудь проявляются системные зависимости элементов, не всякое воображаемое состояние там осуществимо. То, что невозможно – это состояние запретное, т. е. такое, на которое мир не дает согласия. Наука занимается свойствами границы, отделяющей то, что может произойти, от того, что произойти не может, раскрывая зависимости, называемые законами Природы. Поскольку речь идет о границе, а значит в некоторой степени о поверхности, разделяющей два пространства: возможного и невозможного, она поддается описанию с двух противоположных сторон: со стороны осуществимых или неосуществимых состояний вещей. Поэтому любой закон Природы мы сможем выразить в позитивной или негативной форме, или придать ему форму требования или запрета: обе являются взаимно равнозначными. Первую форму Поппер называет «научной», а вторую – «технологической». Закон сохранения энергии в технологической версии гласит,