с гулким звоном стукнула о дно чаши, а Липа затаила дыхание, молясь, чтоб не вспыхнули разряды молний и не испепелили их на месте за дерзость. Секунду, другую, третью ничего не происходило. Но потом очень медленно чаша весов поползла вниз.

– Сработало, что ли? – удивился Виктор, будто совсем не надеялся на успех. Он приобнял Липу за талию. – Смотри, и правда сработало! Но это ж выходит, у нас с Тимуром вообще шансов не было, раз мы изначально отказались от бижутерии у гадалки?

– Может, если б твои павлин и муравей не были такими тяжелыми…

Липа осеклась и разочарованно выдохнула: чаша весов прошла срединную отметку и опускалась дальше.

– Перестарались, – упавшим голосом констатировал Виктор. – Надо было цветок попробовать, он ажурный, может, меньше весит.

А чаша с шаром и брошью все опускалась и опускалась, пока наконец не достигла поверхности мраморной площадки. Сперва раздался щелчок. Затем молнии внутри шара загудели громче, отчетливее, яркие голубоватые всполохи оплели весы, разрастаясь, искрясь на цепях. Виктор отступил, утягивая за собой Липу, становясь так, чтобы оказаться между ней и центром комнаты, где творилось нечто непонятное, но пугающее. Они пятились, пока не уперлись в ближайший витраж.

– Вить! – нервно воскликнула Липа, цепляясь за его руку и выглядывая из-за плеча. – Да что происхо…

Оглушительный гром наполнил пространство, заставив обоих повалиться на колени и зажать ладонями уши. Гулкий звон невидимого колокола раздался совсем рядом, и исходил он от весов. Звук метался между стенами часовни и, казалось, не собирался утихать.

– Это не часы на башне! – прокричала Липа, не слыша сама себя. – Мы постоянно слышали этот кошмарный набат, помнишь?

Но Виктор никак не отреагировал на ее слова, даже головы не повернул. Внезапно он встал с колен и, как завороженный, шагнул обратно к весам, словно его тянуло магнитом.

– Стой! Не лезь туда!

Хрустальный шар снова ослепительно вспыхнул и поднялся в воздух, поплыл навстречу к Виктору, как маленькая шаровая молния. За мгновение до того, как они соприкоснулись, Виктор обернулся, и его лицо озарила такая светлая, радостная улыбка, словно он только что познал тайны вселенной.

– Витя! Не-е-е-ет!

Широко распахнув глаза, Липа смотрела на своего спутника, за столь небольшой срок ставшего ей больше, чем другом, и была не в силах пошевелиться. Шар приземлился в его гостеприимно подставленную ладонь, но вместо того, чтобы почернеть и вспыхнуть, как факел, Виктор словно подернулся рябью. Время замерло, и лишь сердце в груди Липы гулко отсчитывало удары. А затем его фигура взорвалась изнутри. Разлетелась тысячами гудящих точек. Маленьких, деловитых, мохнатых точек в черно-желтую полоску. Многочисленные пчелы зажужжали, вбирая в себя звон невидимого набата, поглощая его без остатка, и взвились к куполу часовни, словно знали, что где-то там есть выход.

Липов цвет

Липа сидела на полу, обхватив себя руками, и слегка раскачивалась из стороны в сторону. Комната тяготила безмолвием и пустотой. Даже грозовые весы давно уже скрылись под полом, а постамент вернулся обратно.

«Витя… Куда ты делся? Как?!»

Мысли беспорядочно носились в голове, перебирая варианты, один другого нелепее, но случившееся никак не желало укладываться в понятное и привычное.

– Ты сказал, вместе! – с отчаянием выкрикнула она, а затем истерически расхохоталась. – Ты сказал, подождешь меня! А сам?!

По щекам текли слезы, а грудь пекло от злости, поднявшейся из глубины души. На Виктора. На организаторов. На себя, потерявшуюся в необъяснимой реальности. На Ники, что велел ей уехать. На беспечного Антона, что подбил всех на дурацкую поездку. На Иру, что бросила их, убежав.

Липа вскочила и тут же охнула от боли. С ногой явно было что-то не так. Кое-как доковыляв до автоматуса с павлином, дрожащей рукой она с четвертого раза попала картой в прорезь.

– Я не сдамся! Слышите меня, сволочи? – Липа задрала голову к куполу и погрозила кулаком невидимым наблюдателям. – Я доведу все до конца, следуя вашим чертовым правилам. И будь что будет, ясно?!

Тканое чучело павлина, расфуфырив пышный хвост, глядело на нее пластиковым глазом-бусинкой.

– А ты у нас птица важная, получается? Как же это… – Она погладила дрожащими пальцами шелковые перья. – Величие? Хвастовство? А! Гордыня, вот.

Липа бросила взгляд за стекло витража, за которым пустовала комната с конской амуницией. Среди развороченного сена чернела крышка люка. Кажется, целую вечность назад Антон открыл ее, потянув за металлическую птичью лапу. Она и теперь возвышалась над поверхностью. Липа присмотрелась – крючковатые пальцы вдруг распрямились и качнулись в приветственном жесте, а потом вновь скукожились в декоративную ручку.

Липа равнодушно пожала плечами и перевела взгляд на раскрытую ладонь:

– А у Вити тяжелый был… выходит, он у нас кто? – Она глупо хихикнула, осознав, что говорит вслух, как потенциальная клиентка дурдома. – Так Витя у нас, значит, гордец! Вот как! А что? С виду ему подходит!

Она снова рассмеялась, чувствуя, как по щекам бегут слезы.

– Ну уж нет. Нет-нет-нет. Не буду ныть! Я тут не останусь!

Она с силой впихнула в другой автоматус карту с черепахой.

– О-ля-ля, а я, значит, унылая, да? – Липа взвесила на ладони каменную черепашку. – Да пошли вы! Слышите! Идите в задницу со своими греховными аллегориями!

Так за руганью, хохотом и слезами она добыла свои фигурки. В полу вновь семь раз щелкнуло, и, как в прошлый раз, из постамента выехали огромные весы.

На хрустальный шар Липа косилась с опаской, да и вообще, подходить близко к весам, зная, что они в любой момент могут ударить током, не возникало желания. Но выбора не было.

Липа осторожно положила на свободную чашу самые легкие из фигурок, тяжелую черепаху она закинула в чашу с шаром. Но весы никак не отреагировали. Последующие полчаса она тасовала фигурки то так, то эдак, но механизм упорно отказывался работать. А Липа с тем же упорством перебирала комбинации, понимая, что у нее тяжелых предметов целых три, а в сумочке лежит только один цветок, оставшийся от брошки. И в глубине души витал страх, что ничего у нее не получится.

– Черт бы вас всех побрал! – в отчаянии выкрикнула она и со злостью швырнула всю охапку фигур в пустую чашу.

– О, ну конечно. – Липа, скрестив руки на груди, наблюдала, как та накрылась куполом. – Вот теперь заработало. Все дело в символизме, да? Типа все грехи на одну сторону, и никак иначе?

Заполненная чаша опустилась к самому низу.

– Ох, какая я плохая девчонка! Грешила, не переставая!

Она засмеялась, но тут же подавилась всхлипом и снова хихикнула:

– Смотрите-ка, я даже