– С тех пор, как мама умерла. То есть, оно и раньше случалось, но редко. А как умерла… тогда был на редкость поганый год. И следующий не лучше. Вот и… каждый месяц. Ты не думай, я обращалась к целителям.

– И что они? – судя по тону, целителям Эль заранее не верил.

– Да ничего…

Мне под нос сунули высокую кружку, от которой терпко пахло травами. Тут же появился горшочек с медом, и ложка.

– Меньше работать, больше отдыхать, нервничать еще нельзя…

Так себе рекомендации для практикующего некроманта.

– А где…

– Спит, – Эль указал куда-то в угол. – Я поставил защиту, но ему лучше не выходить из дому.

Согласна.

Вообще странно, что его живым выпустили. То ли еще нужен, то ли… нас всех тут уже не считали опасными, что навевало на определенные мысли.

– И что мы…

– Я отписал отцу. Он свяжется с Советом.

– А пока…

– Будем приглядывать. Сюда посторонние не сунутся.

– Ага, – мед был гречишным, слегка терпким, помнящим о лете.

– Теперь точно не сунутся. Мэллорн не позволит.

Это он про сиротку? Вот сомневаюсь, что одинокое эльфийское дерево, пусть даже самых благородных кровей, остановит парочку темных магов, которые получили однозначный приказ.

– Ты не понимаешь, – теплые ладони мужа прижались к моим вискам. – Где один мэллорн, там весь лес…

…травы горчили.

А мед был сладок. Эль делился теплом, и мне как-то подумалось, что соседи вовсе не обрадуются Пресветлому лесу… это ведь как-то… уснул у себя дома, а проснулся в лесу, да… странно.

И хорошо.

А главное, спокойно. Настолько спокойно, что мне вдруг стало безразлично. Полетит мир в пропасть? Пускай… главное, банку с медом в руках удержать. Небось, с медом и в пропасти жить можно.

– …если тебе понадобится уйти, просто прикоснись к нему и позови. Ты понравилась бабушке…

…сомневаюсь.

– …иначе она не стала бы нарушать правила.

…тогда, наверное, понравилась. А может, дело не во мне, может, даже совершенные эльфийские леди устают от своего совершенства.

…в следующий раз я проснулась ближе к полудню. Голова не болела.

Я ее потрогала, убеждаясь, что она все же на месте. Но не болит. В отличие от ног, которые придавил своей тяжестью маншул. Стоило мне пошевелиться, и кошак приоткрыл единственный глаз, правда, лишь затем, чтобы снова его закрыть.

– Слезь с меня, – попросила я, пытаясь спихнуть маншула.

Он широко зевнул.

И не пошевелился.

– Между прочим, я тебя создала, я тебя и… – я щелкнула пальцами, но кот лишь ухом дернул. – Мне в туалет надо!

Нет, я далека от мысли, что низшая нежить способна понимать человеческую речь, но кот тяжко вздохнул и сполз. Слегка. Позволяя мне вытащить правую ногу.

И левую.

И встать.

Он растянулся на моей постели, умудрившись занять ее всю, и зарокотал.

– А… где все?

Спрашивала я у кота, но отозвался почему-то Глен.

– Завтракать будешь? – крикнул он. – Твой ушел. Велел сидеть дома… слушай, а он у тебя не такой и зануда…

Старый Гарби был известен в узких кругах, как человек, способный достать если не все, то почти все. Были бы деньги.

К деньгам Гарби испытывал просто-таки нечеловеческую любовь. Правда, сомневаюсь, что его в полной мере можно было считать человеком. Лицо его было узко и несуразно, а фигура – длинна и тоже несуразна. Особенно в ней выделялись узкие плечи и длинные, ниже колен, руки с непомерно широкими кистями. Тонкие пальцы он украшал перстнями, всякий раз иными, и поговаривали, что где-то в этой комнатушке, забитой до потолка всяким хламом, скрываются заветные шкатулки, доверху полные перстней, цепочек, монет и прочих малых радостей.

Находились и безумцы, которые пытались эти самые шкатулочки отыскать.

Так говорили.

Не знаю. Мне вот хватило при первой встрече заглянуть в прозрачные, будто ледком подернутые, глаза, чтобы всякая дурь из головы выветрилась.

– С чем пришла? – а вот голос у Гарби был тоненький, девичий, и это тоже служило поводом для шуток. Правда… как-то так получалось, что рано или поздно шутка доходила до Гарби, а он обижался на шутника и поднимал ему цены. Или опускал. Если, конечно, речь заходила о покупках. А покупал он, что характерно, тоже все. И платил порой куда больше, чем та же Гильдия.

– С заказом, – я переступила через обрывки конопляной веревки, заботливо стянутые в один пучок. Правда, задела несколько глиняных горшков, поставленных один на другой, и башня зашаталась к огромному неудовольствию Гарби. Оттопыренные уши его дернулись, но я успела предотвратить катастрофу.

– Вот, – не без труда, но я добралась до старого стола, за которым Гарби перебирал сокровища. Сейчас перед ним выстроилась армия оловянных солдатиков, которых он бережно протирал куском ветоши, сдирая и остатки краски. Я выложила пару золотых монет. – Мне нужен букет.

– Иди в цветочный, – Гарби выбрал из груды солдатиков одного, с перекрученною рукой, и поднес к глазам, прищурился, примерился и, ухватив за руку когтями, ловко повернул ее.

– Мне нужен особый букет.

Ветошь коснулась олова.

– Для эльфийской бабушки… на день ее рождения… – я замолчала, не зная, что еще сказать. Но Гарби уставился на монеты.

– Это задаток, – на всякий случай сказала я, хотя правила знала.

Он называл сумму, а клиент или соглашался, или нет.

Ни торгов.

Ни скидок.

Только одно лишь честное золото.

Гарби вздохнул, и тонкие длинные усы его, в которые он вплетал разноцветные нити, качнулись. Дрогнула оттопыренная нижняя губа, словно старьевщик того и гляди разрыдается, но… нет, он сумел справиться с собой.

– Особый? – уточнил он безнадежно.

– Особый.

– Проще заказать старушку.

– Старушка нужна, – тут уж я вздохнула. Сдается мне, Эль не обрадуется, если я избавлю его, пусть от несколько назойливой, но все же родной бабки. – И букет нужен.

Гарби покачал головой.

– Почему?

– Потому что и вправду проще заказать старушку, – он вернул солдатика в коробку, туда же сгреб прочих, выставленных на столешнице, а саму коробку отправил ниже, под стол, к другим, которых собралось великое множество. – Эльфы… они чуют.

– Что?