– Он свяжется с шаманом. Он сказал, – Эль к каше отнесся осторожно. Он заглянул в котелок, несколько обуглившийся снаружи, а затем и в тарелку Глена, изображавшего неправдоподобный энтузиазм и почти восторг, причем благоговейный, ибо кашу он клевал по зернышку. – Говорящие с духами слышат, что мир меняется.

Я опустилась на край лавки.

Даже стыдно стало.

Слегка.

Они все о мире, а я вот и ужин нормальный сообразить не способна.

– Что, если граница сломается, то плохо будет всем.

А то мы об этом не подозревали.

– Орки будут злы, – добавил Эль. – Очень злы…

Осталось понять, остановят ли папочку пара десятков злых орков, один эльф и некромант-недоучка. Умертвие в расчет не беру…

– И когда…

– Им нужна пара дней, чтобы добраться. Дальше решать будут шаманы.

И сколько времени им понадобится, никто не знает. Да и что они там решат? Станут ли вообще вмешиваться в дела человеческие? Что-то сомневаюсь.

– А я в степи уйду, – то ли пожаловался, то ли похвастался Глен. – Буду жить на свободе…

…разочаровывать его я не стала.

Может, и вправду понравится? Говорят, в степях по весне красиво…

В день рождения вечномолодой и вечнопрелестной Эрраниэль сияло солнце. То ли осень запоздало вспомнила, что можно кинуть напоследок пару-тройку ясных дней, то ли просто впечатлилось серьезностью торжества.

В общем, солнце было.

Пробивалось сквозь потускневшие стекла, ложилось на пол, на подушки, щекотало нос. И мешало спать, что не добавляло мне хорошего настроения. Впрочем, я и прежде по утрам особым дружелюбием не отличалась, а тут…

…пахло шоколадом.

Терпкий сладкий аромат. И еще ванилью, корицей и чем-то кроме. Пахло настойчиво, и я все же открыла глаз. Левый. Затем и правый.

– Доброе утро, – Эль умел улыбаться так, что утро поневоле стало казаться и вправду добрым. – Мне подумалось, что ты будешь не против.

Он устроился на полу, скрестив ноги. А на колени поставил поднос с высокой кружкой, над которой поднимался парок, и булочками.

Самыми разными, мать его, булочками.

– Я не был уверен, какие ты любишь больше, – сказал он. – Поэтому взял все.

– Все и люблю.

Я кое-как пригладила взъерошенные волосы и выползла из-под одеяла, явно осознавая, что в этот конкретный момент мне изрядно не хватает изящества.

И красоты.

И вообще… на пол надо спархивать, а не падать, неловко выставив локоть, который тут же заныл.

– Осторожней, – с легким упреком произнес Эль.

– Утром я не могу быть осторожной, – я перевернулась на живот и подумала, что если в моем муже есть хоть толика здравого смысла, то сегодня же он вернется в эльфийские леса.

– Тогда больше не буду беспокоить тебя по утрам.

Я махнула рукой.

…и будет прав.

Почему-то стало тошно. Наверняка сегодня соберется весь цвет эльфийского общества, включая тех милых совершенных дев, от которых Эль неосторожно отказался. И как знать, не поймет ли он, что совершил ошибку и…

И я закусила гадостную мысль булочкой.

С маком.

– Осторожно, горячий, – счел нужным предупредить Эль, когда я потянулась к шоколаду. – Я взял на себя смелость пригласить портных. Тебе нужно платье.

А еще туфли.

Белье.

И заткнуть тот мерзкий голосок, который утверждает, что меня можно расшить жемчугами, но все одно не поможет. Более эльфийкой, чем сейчас, я не стану. А значит…

– Угу.

– И украшения.

– Ага.

Булки, вот он секрет счастливой семейной жизни. Они душат сомнения и придают уверенности в себе. В конце концов, букет у меня есть.

Был.

На подоконнике.

Я покосилась на подоконник и с облегчением выдохнула, поняв, что за ночь букет если и изменился, то в лучшую сторону. Колокольчик стал ярче, да и пару бутонов выкинул, что для неживого по сути растения было удивительно. На малине наливались цветом ягоды, которые весьма себе гармонировали с белизной листьев драконьего подарочка. А тот ощутимо подрос, и теперь напоминал темную бутыль с широким основанием и узким горлом, щедро усыпанную медными колючками. Из горлышка бутыли торчало с дюжины листьев. Тонкие и узкие, они слегка завивались и… не знаю, что за оно, но деньги я заплатила не зря.

– Думаю, бабушка оценит, – Эль отлично меня понимал. – И тебе не стоит опасаться.

А вот это он зря.

Я догрызла булку – на подносе оставалось еще с полдюжины, и спросила:

– А… тебе не будет за меня стыдно?

Эль вздохнул.

Поднялся. И подал руку. А потом сказал:

– Никогда.

Что ж… остается поверить.

К полудню солнце решило, что с него хватит. А из подвала выползла крыса. Она была толстой, ленивой и на удивление наглой, если не нашла ничего лучше, как забраться на стол и там издохнуть. Почему-то вид этой крысы, которую Глен убрал тут же, вызвал в душе смутное беспокойство. И перестало вдруг раздражать платье из эльфийского шелка, удивительно совершенное, слишком уж совершенное, как для меня.

Прическа.

Жемчуга.

Все это, начиная от туфель и заканчивая темным камнем, который вплели в волосы, и теперь он спускался на мой лоб, прилипнув к нему – тянуло немедленно оторвать – перестало вдруг быть важным. А вот крыса… у меня не было крыс.

Так я думала.

…ее обнаружил маншул. И издал протяжный низкий звук, то ли мяв, то ли рокот.

Он запрыгнул на стол и ходил кругами, а длинный хвост его подергивался, а крыса, тогда еще живая, следила за мертвым котом. Она не скалилась, она сидела смирно и смотрела. И я тоже смотрела. Пыталась отрешиться от зуда, который вызвала серебряная пудра – без нее, оказывается, в свет никак неможно выходить, – и смотрела.

И все равно пропустила момент, когда крыса дернулась и, завалившись набок, заскребла лапами.

– Что у вас тут… – Глен, на котором фрак смотрелся вполне даже прилично, добавил пару слов, с фраком не увязывавшихся.

А крыса издохла.

И маншул, верно, решив, что свой долг исполнил, спрыгнул на пол.

– Пакость какая, – Глен поднял крысу за хвост и поморщился. – Ты бы амулет защитный купила, что ли…

Защитный амулет у меня имелся, но говорить я ничего не стала.