Луиза ждала своей очереди в отдалении. Моя новая подруга держала себя в руках, но в ее глазах затаилась печаль. Она меня расцеловала в обе щеки и произнесла своим лепечущим голоском:

– Было здорово с тобой встретиться, стервоза ты этакая!

Я обняла ее и добавила к своим друзьям на Фейсбуке.

Луи протянул мне конверт. Я не стала его открывать перед ним, хотя и отлично знала, что в нем находится. Я поцеловала его в лоб и шепнула: «Спасибо, юный поэт». Он покраснел и что-то пробормотал от смущения.

Оставив Луи, я подошла к Жюльену и Ною, которые как раз прощались с Лили и мамой.

Лили что-то прошептала на ухо Ною, затем поцеловала его в щеку и поспешила присоединиться к остальной части группы.

Мама пыталась улыбаться. Я не слышала, что говорил ей Жюльен, но от меня не укрылись нежные прикосновения их рук. Человек, который знал заветные словечки для трейлеров, пообещал, что очень скоро мы увидимся, ведь они живут недалеко от нашего дома, а Лили и Ной надеются, что и дальше будут играть вместе. Не осмелившись его обнять, я сказала только, что это очень здорово, и оставила их наедине, подумав, что мне будет очень не хватать его старомодных рубах дровосека.

Все долго махали руками, когда наш трейлер наконец взял курс на Осло. Мама заливалась слезами. Лили тоже. И я вместе с ними.

Мне совсем не хотелось возвращаться. Хотелось развернуться, вновь очутиться на Северном мысе и начать путешествие сначала, но конверт почти опустел. Волей-неволей скоро придется снять маскировку и облачиться в униформу.

Хлоя пыталась нас утешать, говоря, что мы не должны грустить, а, напротив, должны радоваться, что пережили такие славные моменты. Лили заспорила с ней, утверждая, что жизнь оказалась страшной скупердяйкой, раз они так быстро прошли, эти моменты. Я не стала вмешиваться, хотя в душе согласилась с Хлоей. Мне хотелось чувствовать себя окрыленной, но вместо этого страшная печаль давила мне на плечи. У нас еще будет немало прекрасных мгновений, я в этом не сомневалась. Но тому, что я делила с семнадцатилетней Хлоей и двенадцатилетней Лили, уже не суждено повториться. Они уникальны – ничем не напоминают предыдущие и не будут похожи на будущие. Теперь у них есть имя – «воспоминания». Несколько раз я пыталась отвлечься, «поставить на «паузу», но это не срабатывало. Никогда мне не смириться с тем, что они остались в прошлом.

Думая, как предложить девочкам продлить наше путешествие еще на два дня, я вспомнила когда-то прочитанную статью о парке в Осло.

После четырехчасового пути, который прошел в мучительных воспоминаниях, после полудня мы наконец очутились в Осло. Еще час нам понадобился, чтобы отыскать подходящее место для парковки.

– Когда Жюльен рядом, всем гораздо лучше, – заметила Хлоя.

Я сдержалась, чтобы не подтвердить ее слова со слишком большой убежденностью.

– Это и есть Парк скульптур Вигеланда?[91] – спросила Лили, когда мы проходили через железные кованые ворота.

– Да, он самый.

Мы пошли вдоль центральной аллеи, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться скульптурами Густава Вигеланда, украшавшими парк. У всех статуй было нечто общее: они изображали женщин, мужчин и детей большого роста, полностью обнаженных.

– Невероятно! Совсем как настоящие! – удивлялась Хлоя.

Она была права. Выразительные лица, реалистично исполненные тела. Скульптуры представляли различные сцены из жизни людей, порой странные, порой пронзительные. Например, старика, державшего в объятиях свою ослабевшую жену, семейную пару с только что родившимся младенцем, женщину, которая утешала подругу, гладя ее по голове, расплакавшегося ребенка, двух старых дам, одна из которых прикрывала рот рукой, словно забыла сказать о чем-то важном, и три переплетенные человеческие фигуры, изображавшие «колесо жизни». От каждой из этих скульптур исходило живое чувство, но нас с Лили и Хлоей особенно завораживали некоторые из них. Мать с младенцем на вытянутых руках, лицо которой светилось от счастья. Мать, утешавшая плачущего ребенка, который закрывал лицо ладонями. И особенно шагающая мать с длинными, струившимися по ветру волосами, несущая на руках свое дитя; руки малыша обвивали шею женщины, а головка покоилась на ее плече. Увидев эту скульптуру, мы замерли на месте. Никто ничего не сказал, но я уверена, что почувствовали мы одно и то же. Силу женщины, ее тревогу за ребенка, огромную любовь к нему и эту нерасторжимую связь между ними, что бы ни случилось. Связь между матерью и ее ребенком, между той, кто любит его больше всего на свете, и тем, кто навсегда останется для нее величайшей любовью.

Вернулись мы поздно, угостившись в порту копченой селедкой, после чего долго бродили по многолюдным улицам Осло, пытаясь избавиться от тоски, которая никак не уходила. Небо соответствовало нашему настроению, в конце концов оно пролилось слезами, что и заставило нас ускорить шаг. Когда мы пришли на стоянку, мы уже успели промокнуть до нитки. Нам едва хватило времени переодеться, как разразилась сильнейшая гроза.

– Мне страшно, – проговорила Хлоя, прячась под одеяло.

– Для страха оснований нет, все скоро пройдет, – сказала я, стараясь придать голосу побольше уверенности.

Устроившись все вместе на кровати, мы тесно прижались друг к другу. Я перестала слышать раскаты грома и стук дождя по крыше трейлера, перестала видеть молнии за окнами. Я чувствовала беспокойные ноги Лили, дыхание Хлои на своей шее, ощущала сладостный аромат их волос, тепло, исходившее от них, приятную тяжесть в руках от их тел и еще ощущала, как сердце мое наполняется счастьем.

Мне кажется, у нас это получилось – снова зажечь звезды.

Сегодня мы встали рано, так как запланировали продолжить прогулку по Осло. Да и ночью-то почти не спали из-за долго не стихавшей грозы.

– Надеюсь, мама, ты гордишься собой? – заметила Лили во время завтрака.

– Почему я должна собой гордиться?

– Как, почему? Мы остались совсем одни, без защиты, снаружи бушевала гроза, а у тебя – никакой панической атаки!

Мама не ответила, но по ее лицу было заметно, что она действительно гордилась собой.

Мы уже собирались выйти на улицу, как зазвонил телефон.

Мама ответила, но мне не удалось понять, с кем она говорила. По ее слегка напряженному голосу я догадалась, что это не был кто-то из хорошо знакомых ей людей, но в то же время она и не испытывала к этому человеку неприязни.

– Звонил твой директор, – сообщила она, отключившись. – Нам нужно это обсудить.

И мы принялись обсуждать. Господин Мартен напоминал, что первый экзамен на получение степени бакалавра состоится через три дня и хотел подтверждения в том, что я не передумала. Мама несколько раз меня спрашивала об этом во время нашего путешествия, но я продолжала стоять на своем. Зачем это нужно? Единственной причиной, по которой мой отказ не выглядел уж слишком категоричным, было мое нежелание сильно огорчать маму. Но ведь это не могло быть веской причиной.