Малькольм торопливо поведал их историю. Король и его министры были поражены.

Признаюсь, что это поселило в нас страх, столь глубокий, что лишь теперь мы осмелились открыться.

— Вот и прятались бы дальше, жалкие ублюдки! — рявкнул Генри.

— Это ты ублюдок, — буркнул Рори, — Что-то вид у тебя не очень страшный. Весь в грязи и в цепях, и таким ты мне больше нравишься. Не приди мы сюда в поисках Саймона, все равно прибежали бы, если бы услышали, что тебе конец!

Генри принялся изрыгать проклятия. Когда король попытался его урезонить, оскорбления снова полетели ему в лицо. Саймон велел братьям идти к нему домой. Все равно в присутствии Генри им было не поговорить. Как только его вновь обретенные братья ушли, Саймон снова обратил все внимание на Генри, тщетно пытаясь уговорить его замолчать. Наконец король дал стражникам знак увести пленников.

Когда увели рыдающего Уолтера и Генри, который все еще сыпал проклятиями, король велел Саймону подойти поближе. В глазах короля он увидел то же смущение, даже страх, что снедали его самого. Действительно, стоит только заглянуть в лицо безумию, чтобы задуматься — насколько легко ему одолеть тебя самого?

— Он не сделал ни единой попытки что-то отрицать, — сказал король.

— Нет, потому что думает — он имеет на это право, и мы все обязаны это понимать.

— Это-то и озадачивает. Откуда он набрался подобных мыслей? Может, он сошел с ума?

— Отчасти. Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что Генри всегда был не в себе. Всегда полагал, что он прав, а остальные должны были это понимать по доброй воле или насильно. Возможно, отсюда и его жестокость. Не знаю!

— И все же, несмотря на это, он будет наказан как предатель. Он не всегда был столь явно безумен, значит, знал, что делает. Другое дело Уолтер. Его мать уже начала забрасывать меня прошениями. Она не просит в открытую вернуть ей состояние, но выдвигает какие-то дикие обвинения против Дэвида Хэпберна, который якобы и придумал все это, чтобы погубить ее сына и получить их земли и деньги.

— Дэвид не в состоянии сам найти дорогу домой, — сказал Саймон, и король усмехнулся:

— Он ничего не может сам. Ему обязательно нужен пример для подражания. Я позабочусь, чтобы в следующий разу него был достойный пример, которому он мог бы следовать. А теперь поговорим о людях, которые были с Уолтером и Генри. Ведь в наши руки попали не все.

— Не все, сир, — Саймону не очень нравился подобный поворот беседы. — Некоторые сумели ускользнуть.

— Из-за попустительства троих из моих самых надежных слуг?

— Нет, сир. Мы делали все возможное, чтобы захватить Уолтера и Генри.

— Разумеется. — Король вздохнул. — Я доволен исходом дела, даже если, как мне кажется, ваше милосердие зашло слишком, далеко. Но меня не интересует простой солдат, которого вовлекли в неправое дело, потому что так велел лэрд. И освободите эту бедную девушку.

— Конечно. А ее семья, Армстронги из Эйгбаллы? Их имя оговорили, да отчасти и Мюрреев тоже.

— Знаю и уже повелел объявить, что они были пешками в чужой игре. Солдаты уйдут из их дома, как только получат приказ, который я уже отправил. Они, в свою очередь, разнесут эту весть повсюду. Впрочем, понадобится время, ведь мы оба знаем — если честь запятнана, пятно трудно смыть. Я от души надеюсь, что семья Илзбет с этим справится.

Саймон кивнул, едва сдерживай резкие слова, готовые сорваться с языка. Пятно на чести семьи? Семью вынудили спасаться бегством и скрываться, их заклеймили как предателей, дом подвергли разграблению! А некоторые и вовсе были убиты, когда солдаты штурмовали замок. Сейчас он не станет настаивать на возмещении ущерба, но вскоре вернется к этому вопросу.

Королю следует радоваться, что изменники пойманы, думал Саймон. Восемь человек, кроме Уолтера и Генри. Восемь мужчин хорошего происхождения, из богатых и влиятельных семей, которых вскоре будут пытать и, несомненно, признают виновными в измене. Нужно будет уехать куда-нибудь подальше, когда начнутся казни. Особенно казнь Генри. Он, Саймон, нужен в Лоханкорри. Уоллес уже несколько раз напоминал ему об этом. Теперь у него есть братья, которым, вероятно, не терпится вернуться домой и сделать Лоханкорри тем чудесным уголком, которым и был их дом раньше, пока на него не пал мрак безумия Генри.

Саймон чувствовал усталость и сердечную боль. Мысль о том, что он потеряет Илзбет, пугала его, от этого на душе становилось пусто. Ему предстоит освободить Илзбет, и не только из заточения. Он не имеет права удерживать ее.

Саймон вскоре откланялся и покинул королевский двор, направляясь прямо в темницу. У дверей, ведущих в подземелье, он встретил Торманда и детей, у которых был очень торжественный вид. Когда до него дошло, что он потеряет также и детей, ему стало совсем невыносимо. Но он расправил плечи и поздоровался со всеми с видом холодного безразличия, которое собирался вскоре отточить до совершенства.

— Он отпускает ее на свободу? — спросил Торманд, когда они начали спускаться по лестнице.

Саймон кивнул. Элен потянулась к нему, и он подхватил ее на руки.

— Он также велел повсеместно объявить, что Армстронги из Эйгбаллы не предатели, а жертвы заговорщиков, которые таким образом пытались замести следы.

— И мы оба понимаем, что этим не смыть позорного пятна с их репутации, — заметил Торманд. — Отныне все будут шептаться. Так всегда бывает, когда приходит беда, верно?

— Да. Но мы сделаем, что сможем, и будем надеяться.

— И то правда. А теперь откройте же дверь, чтобы дети могли войти и обнять ее. А потом, быть может, вы расскажете, что это с вами? У вас такой вид, словно ваш пес Зубастый только что издох.

— Не понимаю, о чем вы, — пробормотал Саймон, ставя Элен на пол и открывая дверь камеры Илзбет.

Он собирался было отойти к Торманду, как Илзбет бросилась в его объятия и расцеловала в обе щеки. Он обнял ее крепко-крепко, на целый головокружительный момент, в последний раз в жизни. Потом отпустил ее, чтобы она поздоровалась с детьми, и отступил назад, борясь с искушением присоединиться ко всем и насладиться счастьем встречи.

— Это и есть тот мучительный выбор, о котором говорила Морэн? — спросил Торманд.

— Какой тут может быть выбор? Вы же видели Генри, знаете, что у меня не чистая кровь.

— Я думал, вы в это не верите.

— Я не верил, пока воочию не увидел безумие Генри, не почувствовал беспричинную ярость, которую вызывает во мне этот человек. И теперь у меня есть земли. Со слов Уоллеса я понял, что мне придется изрядно потрудиться, чтобы земля снова начала давать хорошие урожаи.

— Вы ищете предлог.

— Это не предлог, а уважительные причины.

Торманд насмешливо хмыкнул.

— Твердите себе что хотите. Может, и получится. Только помните, что перемены могут наступить, а могут и нет…