– Ты изменила жизнь Клива больше, чем я мог себе представить. Мы с Мерриком беспокоились за него, потому что до сих пор в его жизни не было ничего, кроме унижения, испытаний и горя. Удивительно, что он вообще выжил. То, что он до сих пор способен улыбаться, способен оценить прелесть заката и красоту белых грудей женщины, говорит о том, что он обладает той великой силой, которой наделены только викинги.

– Я буду защищать его, Рорик, – сказала Чесса. – Клянусь тебе в этом. Я дам ему все, что смогу. Рорик улыбнулся:

– Ты уже говорила это во время брачного обряда. Женщины были тронуты твоими словами, мужчины же не поверили, за исключением тех из них, которые знают мою жену.

– Мужчины никогда не верят, но это не важно. Я всегда буду рядом с ним. Я владею ножом так же искусно, как и он.

– Нет, все же не так, – сказал Клив, поднявшись со своего места и встав у нее за спиной. Он приподнял волосы, закрывавшие ее шею, и прильнул губами к влажной коже. Чесса вздрогнула. Он рассмеялся, уронил ее волосы и начал пропускать их сквозь пальцы.

– Черные, как у твоей Мираны, Рорик, – проговорил он. – Честное слово, мне повезло. А теперь я хочу увести свою жену в укромное местечко и показать ей, как именно мужчина делает женщине ребенка. И если потом ей снова захочется поговорить о таких вещах, она по крайней мере будет знать, о чем толкует.

– А вот и не правда, я владею ножом ничем не хуже тебя, – сказал Чесса, вставая.

Рорик засмеялся и крикнул им вслед:

– Мы с Мираной отдаем вам нашу спальню, но вам еще рано туда отправляться. Не забудьте – вы должны выслушать шутки гостей. Таков обычай.

– Мы скоро вернемся, – ответил Клив. – Но сначала я хочу немного проветриться. В отличие от своей жены я изрядно хлебнул меда Утты.

Он взял ее за руку и вывел за ворота палисада.

– Но ты же почти не пил, Клив, – сказала Чесса. – Я все время за тобой наблюдала. Ты кивал, улыбался, смеялся над советами, которые тебе давали, но ты едва притронулся к хмельному.

– Осторожно, здесь очень неровная тропа, – промолвил он, притягивая ее к себе. – Ты права. Я почти не пил, потому что и так был пьян: меня пьянили мысли о том, что я буду делать с тобой этой ночью. Я до сих пор не решил, с чего начать. Наверное, с твоих грудей, а может быть, лучше всего просто поласкать твой живот и дать полную волю пальцам, чтобы они гладили все, что захотят? Ну как, Чесса, ты покраснела от моих слов? Повернись и дай мне посмотреть.

Он нежно повернул ее лицом к себе и кончиками пальцев приподнял ее подбородок. Потом его пальцы медленно погладили ее плечи, скользнули ниже и обхватили левую грудь.

– О, как хорошо. Я чувствую, как колотится твое сердце. Да, именно здесь и следует начать.

Не убирая руки, он наклонился и поцеловал ее в губы. Его пальцы начали ласкать ее грудь.

– Раскрой губы, Чесса.

Она раскрыла губы и встала на цыпочки, прижимаясь грудью к его руке. Его язык легко скользил по ее нижней губе.

– О, Клив, я чувствую себя так странно. Мне хочется прильнуть к тебе еще теснее и еще мне хочется кричать.

– Делай то, что тебе хочется, – прошептал он. Его язык проник в ее рот, и она задохнулась от изумления.

– Смотри, не откуси мне язык, – пробормотал он и поцеловал ее в ухо, потом лизнул нежную мочку и наконец слегка куснул ее.

– Извини, что укусила тебя, но это было так неожиданно. И то, что ты делаешь сейчас, тоже странно. Мне это не нравится. Ты только и делаешь, что удивляешь меня, а я не знаю, как тебе ответить, и просто стою столбом, как невежественная дура.

Он отстранился от нее и скрестил руки на груди.

– Смотри, полная луна. Она великолепна, правда? Ее сердце неистово стучало, внизу живота разливалась тупая сладкая боль. Ей хотелось целовать его, касаться его так же, как он касался ее. Ей хотелось сжать зубами мочку его уха.

– Да, – произнесла она. – Луна светит так ярко, что я вижу двух ржанок, сидящих в гнезде вон под тем можжевеловым кустом.

Он снова приблизился к ней вплотную, прижал ее тело к своему и сразу же, без предупреждения его ладонь медленно заскользила по ее животу, потом скользнула еще ниже и там остановилась. Она чувствовала обжигающий жар его руки сквозь ткань платья.

Чесса не двигалась, только взглянула на него широко открытыми глазами.

– Никто никогда не касался меня.., там, – проговорила она.

Он слегка пошевелил пальцами, и она вздрогнула.

– Я так и думал, хотя, с другой стороны, ты уже столько раз была беременна, что трудно предположить, что тебя до сих пор никто не касался. У тебя встревоженный вид, Чесса. Почему? Разве тебе не нравится, когда моя рука прижимается к твоей плоти?

Она смотрела на него, и все ее чувства ясно выражались на ее подвижном лице.

– Я не знаю, нравится мне это или нет. Я к этому не привыкла. Но я знаю другое: я люблю тебя, Клив. Если ты еще не полюбил меня, это не важно. Я просто хотела, чтобы ты знал о моих чувствах.

Он застонал и рывком прижал ее к себе, чтобы она ощутила жар его тела и твердость его возбужденной мужской плоти. Он часто и тяжело дышал, ему хотелось овладеть ею прямо сейчас, прямо здесь, среди кустов можжевельника и вереска, где свила себе гнездо пара ржанок.

– Чесса, – проговорил он, не отрываясь от ее губ, – я больше не могу терпеть. Не знаю, что со мной происходит, но я не могу ждать. Я собирался действовать не торопясь, но чувствую, что не в силах медлить. Я собирался раззадоривать и ласкать тебя, пока ты не начнешь стонать от нетерпения, но это выше моих сил.

Чесса с таким пылом прильнула к нему, что он едва не опрокинулся на спину. Он пошатнулся, рассмеялся и опять припал к ее губам. Потом медленно уложил ее на тропинку, и только тут до него дошло, что под ними косогор, что земля очень твердая и что для Чессы это будет в первый раз. Он выругался и сел.

– Мы не можем здесь остаться. Здесь неудобно. Идем, Чесса. И, пожалуйста, поторопись.

Он схватил ее за руку и потащил за собой, не глядя по сторонам. Все их друзья по-прежнему пировали под открытым небом между домом и палисадом, однако, когда Клив протащил Чессу мимо них и втянул ее за собой в дом, они прервали трапезу. Вдогонку новобрачным раздались взрывы хохота. Старая Альна крикнула:

– Пусти в ход язык, Клив. Женщине нравится мужской язык.

– Ха! – сказал Хафтер. – Ты, Альна, так стара, что наверняка давно забыла, что это такое – мужской язык.

– Альна, не обращай на него внимания. Вот, выпей меду, – вмешалась Утта и довольно хихикнула, когда Хокон погладил ее по заду.

Керзог залаял и бросился было вслед за Кливом и Чессой, однако, вбежав в дом, тут же остановился, вскинул свою большую голову, потом повернулся и ринулся обратно, туда, где люди ели, смеялись и кричали.