Все заулыбались.

– А когда я наконец-то выудил одну-единственную рыбину, мне пришлось выслушать целую лекцию о том, что рыбы тоже хотят жить. Эмили так укоряла меня, что пришлось выпустить рыбу обратно в озеро. Но и это еще не все! – продолжал отец. – Битый час я слушал о последствиях неумеренного лова рыбы для водоемов и их обитателей. Знаете, что она сказала? Цитирую: «Папа, если тебя не интересуют водоемы, подумай хотя бы о животных. Если исчезнет вся рыба, дельфинам, тюленям и пингвинам нечего будет есть. А если тюлени погибнут от голода, вслед за ними вымрут и белые медведи. Папа, неужели ты хочешь, чтобы вымерли дельфины, тюлени, милые пингвинчики и белые мишки? Ты этого хочешь, папа?!»

Все громко зафыркали и захихикали, а я скрестила руки и закатила глаза. Да, возможно, я немного перебрала с пафосом. Но по сути-то я права!

– Поэтому я поймал только одну рыбу, – сказал отец и пожал плечами. – И не в море, а в пруду…

– С одной рыбы все и начинается, – убежденно заявила я и вздернула подбородок. Все снова покатились со смеху. Они еще смеются… глупцы, убийцы белых медведей!

Постепенно общий разговор разделился на несколько отдельных, и про меня все забыли. Только голос Элиаса, который я узнала бы среди тысячи других, не звучал в общем хоре.

– Когда слушаешь такие истории, остро чувствуешь, как нам не хватает вас, детей, – сказал Инго. На губах у него играла улыбка, но глаза были грустными.

– Берлин вроде не на краю света, а видимся мы очень редко, – согласилась я.

Он кивнул.

– Но по крайней мере я знаю, что вы там все вместе. От этого становится спокойнее. Было бы гораздо неприятнее, если бы не только мы жили в разлуке с вами, но и вас разделяло бы пол-Германии. По счастью, теперь это не так. Я могу быть уверен, что вы позаботитесь друг о друге. Правда же?..

– Конечно, правда, – ответила я. – Ты же знаешь нас с Алекс. Мы как пожилые супруги. Со стороны это не всегда заметно, но в глубине души мы обе знаем, что в случае необходимости ничего друг для друга не пожалеем.

– Это так здорово, – сказал он. – А что Элиас? Он-то себя прилично ведет?

Я опустила голову. О боже…

– Не мне судить, – пробормотала я.

– Почему?

– Мы мало общаемся.

В сущности, если брать последние два месяца, это чистая правда.

– Все еще недолюбливаете друг друга? Я так радовался, когда Алекс упоминала, что вы время от времени ходите куда-нибудь все вместе. Получается, это не совсем правда?

Я впилась ногтями в собственную руку.

– Смотря что понимать под «ходим вместе», – ответила я. – Наверное, это не самое удачное выражение. Просто когда они с Элиасом куда-нибудь собирались, Алекс тащила меня с собой.

– Ах вот оно что, – пробормотал Инго. – Что же за черная кошка между вами пробежала, могу я узнать?

Нет, не можешь.

Я надулась. Причина-то ясная: Элиас – подлец. Но не могу же я так и заявить Инго. А даже если заявлю, потом замучаюсь объясняться.

– Скажем так: мы слишком разные люди и с трудом находим общий язык.

– Даже представить себе это не могу, – отозвался он. – Чем же вы так различаетесь?

Я сделала глоток глинтвейна и некоторое время всматривалась в темно-красную поверхность.

– Многим, – наконец ответила я.

– Но раньше ведь так не было?

Тут Алена прервала все разговоры, громко объявив, что пришло время вручать подарки. Фотоаппарат она уже держала наготове.

Я быстро повернулась к Инго.

– Не было, – сказала я. – Но люди меняются.

Тема закрыта. Я встала и поспешила в столовую, чтобы принести наш мешок с подарками. Но еще успела заметить, что взгляд Элиаса устремлен на нас с Инго. Неужели он подслушивал наш разговор?

* * *

Следующие двадцать минут по гостиной порхали обрывки оберточной бумаги. Кругом слышался шелест и хруст, а потом все бросились обниматься, и началась настоящая свалка. Подарки всех обрадовали, но ничьи счастливые возгласы не могли сравниться с тем диким воплем, который издала Алекс, распаковав подарок от меня и моих родителей.

Три недели назад мы с мамой были в соседнем городке и проходили мимо обувного магазина. Из витрины на меня насмешливо взглянули туфли на шпильках, светло-розовые с черным, в поисках которых Алекс обегала весь Берлин. Она мне все уши прожужжала про эти туфли, бесконечно показывала фотографии и чуть не расплакалась, когда узнала, что ограниченную партию в тысячу пар уже раскупили. На ярлычке значилось что-то вроде «Джимми Чу» – кто это или что, оставалось для меня загадкой. Но стоили они таких непристойных денег, что одна бы я не потянула этот подарок и призвала на помощь родителей.

Когда Алекс открыла коробку, у нее отвисла челюсть. Затем она пронзительно завопила «А-а-а-а-а!», потом стала взволнованно спрашивать:

– Это что? Как? Откуда? – А потом завопила: – О боже! Это они! Господи Иисусе! Они, они самые!

Затем последовала самая долгая стадия, когда Алекс то визжала, то бросалась обниматься и все время твердила:

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Алене и маме мои подарки тоже пришлись по вкусу. В Берлине есть парфюмерный магазин, в котором можно составить свой оригинальный аромат из сотен различных ноток. Я провела там чуть не полдня и в итоге ушла с двумя флаконами совершенно уникальных духов. Эти флаконы сами по себе были маленькими произведениями искусства – так изящно они были сделаны. К такому выводу хором пришли Алена и моя мама; ароматы им очень понравились, и они тут же побрызгали новыми духами на запястья.

Для отца я приготовила два подарка. Первый был шуточный, я просто не смогла удержаться: детская настольная игра в рыбалку. Все кругом хохотали. Второй подарок, серьезный, был от нас с матерью. Поскольку отец футбольный фанат, я была уверена, что не ошибусь, если подарю ему билет на игру сборной Германии. Когда я сказала ему, что пойду с ним, несмотря на мою нелюбовь к этому виду спорта, он просиял, как ребенок. Вид у него был такой счастливый, словно он уже сидел на стадионе и ждал свистка.

Подарок для Инго я нашла еще весной. Это была чистая случайность. Я проходила мимо блошиного рынка и задержалась у прилавков с книгами. Там мне на глаза попался толстенный том в кожаном переплете, с пожелтевшими страницами. Я открыла его и обнаружила, что он посвящен хирургическим методам, распространенным в Средневековье. Конечно, маловероятно, что книга относилась к той же эпохе – все-таки ее продавали за двадцать евро. Но в том, что она старинная, сомневаться не приходилось.

Я пролистала книгу, и даже такому профану, как я, она показалась интересной – и вместе с тем довольно жуткой. Многие приспособления, изображенные на пожелтевших страницах, отнюдь не вызывали желания познакомиться с ними поближе. Мороз по коже дерет, когда представляешь себе, что людей оперировали с помощью таких вот штуковин.