– Я отнюдь не нищий наемник. Я барон! Мой отец скончался от чумы месяц назад и меня известили о наследстве. О, вашей дочери не придется стыдиться такого любовника!

– Конечно. Ведь ты никогда им не будешь! – купец наконец-то собрался с силами и стал тверд.

Офицер молча сделал несколько шагов по направлению к Герде. Глаза его вновь остекленели и перестали моргать. Девушка невольно отшатнулась назад и чуть было не свалилась спиной в реку с обрывистого берега Даугавы. Ей пришлось взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие над обрывом.

Увидев это, Шталкер остановился. Рукой поманил девушку к себе, чтобы она отошла от обрыва. На лице его вдруг появилась насмешливая улыбка:

– О чем ты говоришь? Я ни в коем случае не стану убивать тебя. Более того, ты станешь моей добровольно.

– Ты в своем уме?!

– Помни: я застал твоего отца у стен вражеской крепости. Это уже достаточное основание для того, чтобы обвинить его в контрабанде и торговле с врагом. В военное время это не потянет на колесование, но вполне достаточно для повешения. Но если ты не покоришься мне, я обвиню твоего отца и в шпионаже.

Ноги у купца подкосились:

– О, Боже! Какое вы, оказывается, чудовище!

– Я не просил, чтобы меня околдовывали!

– Но с чего вы взяли, что я шпион, барон?

– Я давно следил за тобой, – соврал для большей убедительности капитан.

– Господи, я погиб! – не выдержал Дрейлинг.

– Какой же ты негодяй! – произнесла Герда. В этот момент она была горда, красива и смела.

– Гунта! – произнес вдруг невменяемый курляндец. – Сжалься надо мной! Зачем ты околдовала меня и мучаешь даже после сожжения?! Сделай так, чтобы все было как раньше, когда мы отдавались друг другу и не могли друг от друга оторваться.

– Никогда!

На лице курляндца отразилось страдание.

– Я не хотел так говорить с тобой, но ты вынуждаешь меня. Мне больше нечего терять в жизни, ибо я не смогу жить без тебя. Поэтому или ты будешь принадлежать мне, или я арестую того, кто тебе дорог. Знаешь, как в Риге карают изменников? Помнится, одного из них водили по рижским улицам на цепи, голого, подталкивая факелом в спину. А спереди шел палач и щипцами вырывал куски плоти из его рыхлого тела. Палач засовывал их предателю в рот, пока изменник не съел сам себя! Впрочем, гуманная шведская власть предпочитает казнить шпионов колесованием, в этом случае осужденному не спеша переламывают все кости, и он умирает от адской боли!

– Хорошо, – произнесла Герда с удивительным спокойствием. – Я позволю тебе обесчестить меня. Здесь, на этом лугу, но при этом я прокляну тебя.

– Нет! Ты не должна использовать против меня свои чары, иначе твой отец, шпион московитов, умрет в страшных мучениях!

– Доченька, беги! – заорал купец. – А мне не страшна никакая смерть, я уже стар!

Но белая, как полотно, Герда отошла от обрыва и сама улеглась на мокрую траву, не обращая внимания на холод. Картина была жуткая: на траве неподалеку валялись трупы приказчиков, красивая девушка готовилась к тому, что ею овладеют вопреки ее воле.

Новоиспеченному барону фон Шталкеру стало жаль ее:

– Тебе должна понравиться близость со мной, как нравилось тебе быть со мной, когда ты была Гунтой. И если ты скажешь, что тебе нравится быть со мной, то я, барон, женюсь на тебе. Не посмотрю, что ты неблагородного происхождения и уже не будешь невинной.

Воистину, то было самое странное сватовство к рижанке за всю историю города! Лежа на мокрой траве и ежась от холода, Герда ответила:

– Нет, я никогда не выйду замуж за насильника, который принуждает меня к этому! Хочешь вызвать мою симпатию – отпусти меня и моего отца.

– Отпустить? Нечего было околдовывать меня! Что ж, не хочешь быть женой, станешь просто любовницей, – невозмутимо ответил Шталкер. – В конце концов, когда ты была Гунтой, колдунья, тебе нравилось быть моей любовницей.

Герда, шепча молитву, приготовилась к бесчестью…

В то время как на берегу Даугавы разыгрывалась драма, Воин Ордин-Нащокин, выполняя приказ своего отца, на быстром коне подскакал к городским воротам. Он подумал, что правильно сделал, забежав в конюшню – хоть и мал Царевичев-Дмитриев град, а все ж на коне можно управиться с поручением быстрее.

– Что за шум? – спросил он у стрельцов, охранявших городские ворота.

– То нам неведомо. Стреляли с луга. Мы послали туда стрельца с пищалью, да он пеший, пока что не вернулся.

Воин Афанасьевич видел, что пехотинцы готовы к бою: пушки заряжены, на стенах вместе с алыми кафтанами стрельцов видны мундиры направленных по тревоге к укреплениям бойцов солдатского[46] полка нового строя, бежали к пушкам пушкари. Его отец, воевода, мог быть спокоен: он добился от подчиненных дисциплины и бдительности. Воину Афанасьевичу было известно, что Афанасий Лаврентьевич не сомневался: враг не сумеет застать его войско врасплох.

Юноша поскакал прочь от города. На лугу он обнаружил городовых казаков – они были печальны и несли к городу тела двух убитых своих товарищей. Сотник, оправдываясь, доложил сыну воеводы:

– Свеи выскочили из-за пелены тумана, никто и глазом не успел моргнуть, как захватили табун лошадей. Урон немалый – скакунов было не менее сотни. Хорошо хоть свеи не поняли, что нас мало, а то бы всех поубивали раньше, чем стрельцы и драгуны подоспели бы на подмогу.

Поколебавшись, сотник добавил:

– Недоглядел я. Виновен. Только выскочили они из тумана, как черти…

– Так преследовать их надо было! Почто к воеводе гонца не послал?

Немолодой уже сотник печально посмотрел на него:

– К воеводе гонца уже послали. Что же до того, чтобы свеев преследовать… А кому? Войско у воеводы по разным городам разбросано: защищает замки в Борисоглебовске, Режице, Лучине[47], крепость Алыст[48]. Пешцы – стрельцы да солдатский полк иноземного строя – конных преследовать не могут. Остаются моя сотня да сотня драгун, больше в Царевичев-Дмитриев граде конницы нет. А откуда мы знаем, сколько было свеев, можно ли их преследовать двумя сотнями? Тем более что у меня для части казаков теперь и лошадей нет. А что касается всей конницы, так ведь известно же, воеводство у нас есть, а воев – раз, два и обчелся!

Сотник тяжело вздохнул и продолжил:

– Говорю же, хорошо еще, что, табун захватив, ворог сразу драпать начал. Вон, поднимись на пригорок, увидишь, что свеев уже и след простыл. Так что опасности нет, на штурм города они не пойдут.