Мы стали очень хорошими друзьями и прохладными осенними вечерами вместе прогуливались по пустынному океанскому берегу. Спокойная меланхолия окружающего мира усиливала мое внутреннее возбуждение и предвкушение событий будущего. Я рассказал Гудвину, что после завершения съемок уезжаю в Нью-Йорк, и тут он дал мне один потрясающий совет.

– Вы достигли необычайного успеха, вас ожидает блестящее будущее, если только вы поймете, как правильно вести себя…

В Нью-Йорке держитесь подальше от Бродвея, не старайтесь всегда быть на публике, прячьтесь от нее. Многие талантливые и успешные актеры совершают одну и ту же ошибку: они хотят, чтобы их всегда любили и везде узнавали, но это только разрушает все иллюзии. – Его голос звучал глубоко и убедительно. – Куда вас только не будут приглашать, но старайтесь избегать этих приглашений. Заведите себе одного или двух близких друзей и довольствуйтесь мыслями обо всем остальном. Многие большие артисты совершали ошибки, принимая все публичные приглашения. Вот вам пример Джона Дрю: он был немыслимо популярен в обществе и принимал приглашения во все дома высшего света, но они не ходили в театр на его спектакли, они любили его только в своих собственных интерьерах. Вы завоевали мир, так продолжайте свое дело, стоя снаружи, а не внутри, – закончил он.

Это были прекрасные вечерние беседы на пустынном берегу океана. Нэт был в конце своей карьеры, а я – в самом начале.

Закончив монтаж «Кармен», я быстро упаковал все свои вещи в маленький чемодан и прямо из гримерной отправился на вокзал, чтобы успеть к шестичасовому поезду в Нью-Йорк. Предварительно я послал Сидни телеграмму, что выезжаю.

Поезд медленно полз по рельсам, обещая прибыть в пункт назначения всего лишь через пять дней. Я ехал в купе один, с открытой дверью – меня пока еще никто не узнавал без грима. Мы двигались по южному маршруту через Амарилло в штате Техас и должны были прибыть туда в семь вечера. Я решил побриться, но туалетная комната была занята – пришлось подождать. В общем, когда мы подъезжали к Амарилло, я все еще был в нижнем белье. Поезд въехал на вокзал, и вдруг в воздухе разнесся многоголосый восторженный шум. Я выглянул из окошка туалетной комнаты и обнаружил, что весь перрон заполнен толпой встречающих. Крыши и стены домов и строений были украшены флагами и гирляндами, а на платформе стояли столики с закусками и напитками. Я подумал, что люди собрались проводить или встретить кого-то из местных знаменитостей, и продолжил бритье. Шум возрастал, и вдруг я отчетливо услышал голоса, вопрошающие: «Ну где же он, где?» В вагон ворвалась толпа, люди бегали по проходу и кричали: «Где же он? Где Чарли Чаплин?»

– Я здесь, – ответил я.

– От имени мэра Амарилло, штат Техас, и всех поклонников приглашаем вас за стол, чтобы отпраздновать ваш приезд!

И вот тут меня охватила паника.

– Но я не могу выйти вот так! – сказал я, показывая на мыльную пену.

– Чарли, даже не думайте об этом. Накиньте что-нибудь и поприветствуйте всех, кто собрался.

Я быстро умылся и с наполовину побритым лицом, надев рубашку и галстук, вышел из вагона, на ходу натягивая пиджак.

Меня встретили веселыми криками. Мэр попытался начать приветственную речь:

– Мистер Чаплин, от имени всех ваших поклонников в Амарилло… – но его голос утонул в приветственных криках собравшихся.

И тут толпа надавила на мэра, мэр – на меня, и вместе мы оказались прижаты к поезду, поэтому вопрос собственной безопасности на время перевесил значимость приветственной речи.

– Назад, назад! – кричали полицейские, стараясь проделать для нас проход в толпе.

Мэр потерял весь свой энтузиазм и решительно сказал, обращаясь к полицейским и ко мне:

– Так, Чарли, давайте быстро закончим это дело, и вы сможете вернуться в вагон.

После всеобщей сумятицы все кое-как добрались до столов, и мэр наконец-то получил возможность произнести свое слово. Он постучал ложкой по столу:

– Мистер Чаплин, ваши друзья из Амарилло, штат Техас, хотят высказать свою признательность за ту радость, которую вы им доставляете, и приглашают вас к столу – угощайтесь сэндвичами и кока-колой.

Покончив наконец с приветствием, мэр спросил, не хочу ли я сказать пару слов в ответ. Взобравшись на стол, я пробормотал что-то о том, как я был счастлив оказаться в Амарилло, где мне оказали такой прекрасный и теплый прием, который я буду помнить до конца своих дней. Спустившись со стола, я попытался поговорить с мэром и спросил, как они узнали о моем приезде.

– А это все благодаря телефонистам, – сказал он и объяснил, что телеграмма, которую я послал Сидни, поступила в Амарилло, затем в Канзас-Сити, Чикаго и, наконец, в Нью-Йорк, а телефонные операторы сочли нужным поделиться новостью о моей поездке с прессой.

Я вернулся в вагон и сидел, переваривая услышанное и пытаясь понять, что мне делать. И тут весь вагон заполнили люди, которые ходили туда-сюда по коридору, смотрели на меня и хихикали. Я не мог адекватно отреагировать на то, что произошло в Амарилло, и получить удовольствие, поскольку чувствовал себя возбужденным, смущенным, воодушевленным и расстроенным одновременно.

Перед тем как поезд снова тронулся в путь, мне вручили несколько телеграмм. Одна из них гласила: «Добро пожаловать, Чарли! Ждем вас в Канзас-Сити!» В другой писали: «По прибытии в Чикаго в вашем распоряжении будет лимузин для переезда с одного вокзала на другой». Третья приглашала остаться на ночь в Чикаго в отеле «Блэкстоун». На подъезде к Канзас-Сити вдоль дороги выстроились люди, которые приветствовали поезд криками и махали шляпами.

Большая железнодорожная станция Канзас-Сити была заполнена людьми. Полиция с трудом сдерживала напор толпы, старавшейся пройти на территорию станции. К стенке вагона приставили лестницу, чтобы я поднялся на крышу. Я обратился к встречающим с теми же словами, что и в Амарилло. В вагоне меня ждал целый ворох телеграмм с приглашением посетить школы и прочие организации. Я все сложил в саквояж, решив, что всем отвечу, как только доберусь до Нью-Йорка.

На всем расстоянии от Канзас-Сити до Чикаго люди стояли вдоль железной дороги, на всех перекрестках и даже в полях. Они кричали и махали руками вслед проезжавшему поезду. Мне самому хотелось кричать и радоваться, но в голову стучалась мысль, что мир, видимо, сошел с ума! Если всего лишь несколько комедий могут вызвать у людей такой восторг, то нет ли в этом восторге чего-то надуманного и фальшивого? Я всегда считал, что мне понравится быть в центре внимания публики, и вот теперь ощущал некий парадокс: моя популярность изолировала меня от остального мира и несла мне одиночество.

В Чикаго, где нужно было сделать пересадку, толпа, собравшаяся у выхода из вокзала, с криками «ура!» посадила меня в лимузин, на котором я доехал до отеля «Блэкстоун», где в шикарном номере мне было предложено отдохнуть перед отъездом в Нью-Йорк.

Здесь мне принесли телеграмму от начальника полиции Нью-Йорка, который просил меня сойти с поезда на 125-й улице, а не на Центральном вокзале, потому что толпы людей уже стали заполнять вокзал в ожидании моего приезда.