Постепенно я начал готовиться к работе по выполнению нового контракта в 670 000 долларов. Представителем «Мьючуал Фильм Компани» был некий мистер Колфилд, который отвечал за организацию всего рабочего процесса. Он арендовал студию в самом центре Голливуда, и я вместе с моей небольшой, но опытной командой, в которую входили Эдна Пёрвиэнс, Эрик Кэмпбелл, Генри Бергман, Альберт Остин, Ллойд Бэкон, Джон Рэнд, Фрэнк Джо Колеман и Лео Уайт, были готовы приступить к съемкам.

Я быстро вошел в рабочий ритм и стал снимать по одной комедии из двух частей каждый месяц. После «Контролера универмага» последовали «Пожарный», «Бродяга», «В час ночи», «Граф», «Ссудная лавка», «За кулисами кино», «Каток», «Тихая улица», «Исцеление», «Иммигрант» и «Искатель приключений». В целом на съемки двенадцати комедий мне понадобилось шестнадцать месяцев, включая время на простуды и прочие «нерабочие обстоятельства».

Не все шло гладко, бывали и проблемы, которые не так-то просто было решать. Иногда я не мог найти нужное продолжение или нужную идею для фильма. В этом случае я останавливал работу и мучительно пытался что-нибудь придумать, меряя шагами свою гримерную комнату. Или уединялся в глубине съемочной площадки и сидел там часами. Меня страшно раздражали взгляды служащих студии и актеров, проходивших мимо. Это было тем более неприятно, что «Мьючуал» оплачивала все расходы и мистер Колфилд был здесь как раз для того, чтобы все работало без проблем и остановок.

Я видел, как он проходит по съемочной площадке, и даже на расстоянии легко мог догадаться, о чем он думал, а думал он о том, что работа стоит, ничего не делается, а издержки растут. Скажу честно и деликатно: я всегда ненавидел людей, если они мешали мне думать или смотрели на меня столь обеспокоенно и тревожно.

Когда очередной бесполезный день заканчивался, Колфилд как бы случайно сталкивался со мной на выходе из студии, приветствовал фальшивой улыбкой и участливо спрашивал: «Ну и как наши дела?»

– Хуже некуда! Я ничего уже не могу, и в голове пусто!

Тогда он делал вид, что посмеивается, и говорил:

– Не волнуйтесь, все будет как надо.

Иногда решение приходило в самом конце рабочего дня, когда я уже рвал и метал от отчаяния, отметая все, что приходило в голову. И вдруг вот оно – решение, которое возникало легко и непринужденно, словно с мраморного пола сметали слой пыли, скрывавший красивую мозаику, которую я так долго искал.

Надо сказать, что за всю историю съемок моих фильмов ни один из актеров ни разу не пострадал от несчастного случая, ушиба или травмы. Все сцены драк, грубостей и хулиганских выходок тщательно репетировались и воспринимались как хореография особого рода. Удар по лицу всегда был имитацией. Вне зависимости от размера эпизода каждый знал, что делать и когда. Причинять кому-либо боль было делом абсолютно непозволительным, тем более что технические средства кино позволяли снимать любые сцены, будь то насилие, землетрясение, кораблекрушение или катастрофа.

За все время работы у нас был всего лишь один несчастный случай во время съемок «Тихой улицы». Я тянул на себя уличный фонарь, чтобы ударить хулигана, как вдруг фонарь разбился, и острый металлический край лампы ударил меня прямо по переносице, на которую пришлось наложить два шва.

Мне кажется, что работа для «Мьючуал» была самым успешным периодом в моей творческой жизни. Я чувствовал себя легко и свободно: мне двадцать семь лет, у меня потрясающие перспективы, и передо мной – чарующий мир. Я знал, что еще чуть-чуть – и я стану настоящим миллионером, и это было абсолютно ирреально. Деньги бурными потоками текли в мои сундуки, и десять тысяч долларов, которые я получал каждую неделю, складывались в сотни тысяч. Вот я стою четыреста тысяч, а вот уже целых пятьсот. Я никогда не верил, что все это происходит именно со мной.

Помню, как Максин Еллиотт[27], приятельница Дж. П. Моргана[28], сказала мне как-то: «Деньги хороши только тогда, когда о них забываешь», а я бы еще добавил, что деньги хороши и тогда, когда иногда о них вспоминаешь.

Знакомые стремились стать самыми близкими друзьями, они были готовы делить все мои беды и радости, словно члены моей семьи. Все это было интересно, но мне претили подобного рода отношения. Я люблю друзей, но точно так же, как я люблю музыку, – по настроению. Понятно, что за такую свободу надо платить, и этой платой часто бывает одиночество.

Однажды, незадолго до окончания контракта с «Мьючуал», мой брат зашел в мою спальню в Спортивном клубе и громогласно произнес:

– Ну что, Чарли, ты теперь принадлежишь к классу миллионеров. Я только что подготовил сделку с «Фёрст Нэйшнл» на производство восьми фильмов из двух частей на миллион двести тысяч долларов.

Я только что принял душ, ходил по комнате с полотенцем вокруг бедер и играл на скрипке «Сказки Гофмана».

– Ага, ну что же, это прекрасно.

Сидни разразился громким хохотом.

– Этот момент я буду помнить всю свою жизнь: ты с полотенцем вокруг бедер, со скрипкой и такой реакцией на новость, что я подписал тебя на миллион с четвертью!

Должен отметить, что без пафоса с моей стороны не обошлось, конечно, но эти деньги еще только предстояло заработать.

По правде говоря, мое потенциальное богатство не изменило моего образа жизни. Я привыкал к богатству, но не пользоваться им. Все деньги, что я заработал, были для меня эфемерными – они существовали в цифровом измерении, в котором меня самого не было. Поэтому я решил доказать самому себе, что действительно богат, и нанял секретаря, гувернера и машину с шофером. И вот как-то раз, прогуливаясь мимо автосалона, я увидел семиместный локомобиль, который в те дни считался самым лучшим автомобилем в Америке. Машина выглядела настолько изящной и элегантной, что я даже засомневался, продается ли такая красота. Тем не менее я зашел в салон и спросил:

– Сколько?

– Четыре тысячи девятьсот долларов.

– Заверните.

Продавец был настолько ошарашен, что даже попытался сопротивляться столь быстрому процессу покупки шикарного авто.