Наконец разрез показался достаточно большим. Вытерев вспотевшую ладонь, Лясота сунул руку атаману за пазуху. Нащупал холщовый грубый мешочек, от прикосновения к которому его руку пронзила короткая острая боль. Вот оно! Потянул ладанку на себя. Снова, как несколько часов назад, мир заиграл яркими красками. Чувства обострились. Машинально, подчиняясь обретенным — проснувшимся! — знаниям, Лясота убрал нож, провел рукой над лицом спящего Тимофея Хочухи, шепча вдруг вспомнившееся заклинаньице:

Светят звезды в реку,

На крутом берегу

Дуб стоит, под дубом — тень.

Дева там прядет кудель.

Все прядет, сама не спит,

А другим уснуть велит.

А как пряжу допрядет,

Сон уйдет…

Атаман затих. Переведя дыхание, Лясота осторожно поддел ножом шнурок, перерезал его и попятился, выходя вон из комнаты.

Терем был погружен во тьму и сон. Спали все — мужчина чувствовал даже прикорнувшего в подпечье домового, зачарованного сном. Подобное могущество опьяняло. Как подумаешь, какая сила теперь в его руках, — просто голова кругом и пьянеешь без вина! Он теперь может все. В этой ладанке заключена невиданная мощь. У него, Лясоты Травника, были неплохие способности — так говорили в Третьем отделении. Когда его арестовали, бывшие наставники сокрушались, что, мол, теперь для общества потерян столь выдающийся молодой человек. Насколько его Силы вырастут теперь с помощью содержимого ладанки, если уж какой-то разбойник стал сильным колдуном? А дело-то за малым — надо всего лишь присвоить содержимое маленького холщового мешочка.

Но сначала — княжна Владислава.

Она не спала, Полностью одетая, сидела на постели и смотрела испуганными, круглыми, как у мыши, глазами.

— Готова? — Он распахнул дверь, протянул руку. — Пошли, барышня.

— А как же…

— Они все спят. Пошли!

Ее пальцы лежали в ладони, такие тонкие, хрупкие, доверчивые. И это доверие отрезвляло, успокаивало, как струя свежего воздуха.

Они вышли на крыльцо. Прохладный ночной воздух ударил в лицо, выдувая, вымораживая хмель. Двор был погружен во мрак. Слабо светились только глаза черепов на тыне.

— А дальше? — робко промолвила Владислава.

— Дальше…

Об этом Лясота не, задумывался. У него была Сила. Осталось решиться ею воспользоваться. В этой ладанке… А что там, кстати? Что, бы это ни было, надо сначала взглянуть. Нежить из колодца что-то говорила об этой вещице. Она принадлежит ей, и сама нежить служит владельцу ладанки. То есть теперь ему. Но сначала, правда, неплохо посмотреть, чем он владеет.

Он распустил обрезки шнурка и вытряхнул на ладонь…

Бусы.

Нанизанные на суровую нитку, высохшие от времени, потерявшие цвет и внешний вид и державшиеся на ней лишь чудом… ягоды рябины. По всем деревням империй, куда ни глянь, девочки по осени собирают алые, налитые соком гроздья и делают из рябины бусы, подражая старшим сестрам-невестам, которые в те дни наряжаются перед женихами. Бусы… бусы ребенка.

Хмель исчез. Наступило не похмелье — отрезвление. Обернувшись на княжну, Лясота увидел страх и недоумение в глазах девушки. Она, наверное, не понимает, что значит эта нитка сухих ягод, а он ясно видит девочку, много лет назад не ставшую девушкой, не выросшую, не узнавшую жизни и любви, но узнавшую посмертие. Могущество такой ценой? Это кем же надо быть?

Сжав в кулаке нитку рябиновых бус, подошел к колодцу.

— Это твое? Держи.

И разжал пальцы.

Бусы упали бесшумно, но тут же ночная тишина взорвалась визгом, переходящим в счастливый смех. Из колодца ударил сноп света, такой яркий, что Лясота зажмурился от резкой боли в глазах. Послышался хруст ломаемых костей, потом громовой удар.

— Бегите!

С трудом проморгавшись, увидел, что ворота распахнулись, а торчавшие на кольях черепа куда-то делись. Свет все еще бил из колодца, и в его мертвенном сиянии появилась фигурка девочки лет десяти. Она плясала в столбе света, а на ее тоненькой детской шейке болталась нитка рябиновых бус.

— Бегите!

Схватив Владиславу за руку, Лясота кинулся к распахнутым воротам — и промчался сквозь них навстречу ночной тьме. По пятам неслись крики, подгонявшие не хуже кнута.

Они скатились по крутому склону, вломились в росший на берегу речушки кустарник. Развалины дома, где открывался тайный ход, были совсем рядом — свет из колодца был настолько ярок, что видно было все как днем. Но не было времени открывать потайной путь.

Владислава завизжала, когда влетела в реку. Не тратя времени на то, чтобы найти брод, Лясота подхватил ее за талию одной рукой — в другой было оружие и мошна, — приподнимая, пошлепал по воде. Шагал вверх по течению, путая след. Потом рискнул перейти вброд, скорее угадав, чем зная наверняка отмель. На середине речки вода поднялась до груди, Владислава судорожно цеплялась за его шею, запустив пальцы в волосы, дышала мелко и часто. Миновав стремнину, выбрался на противоположный берег, цепляясь за траву. Встряхнулся, как собака, поставил княжну на траву и тут же дернул за руку.

— Бежим!

На том берегу была лесная чаща. Темнота окутала беглецов. Под кронами деревьев почти ничего не было видно и приходилось медлить. Путая следы, Лясота некоторое время кружил на одном месте, хотя не был уверен, что разбойникам сейчас есть до них дело. Конечно, Тимофей Хочуха, пробудившись от шума и грохота, обнаружит пропажу, но Сила-то от него ушла. И ему, и Лясоте придется отныне рассчитывать только на то, что дано природой.

Шли долго. Еще два раза на пути попались лесные ручьи. По одному он долго шел, неся девушку на руках, другой просто перепрыгнули и зашагали вниз по течению, пробираясь сквозь густой кустарник.

Уставшая Владислава еле передвигала ноги. Если бы Петр не подал ей руку, девушка не сумела бы даже перескочить через этот ручеек шириной не более аршина. Она цеплялась за руку своего спутника, другой рукой поддерживая намокший, цеплявшийся за все подол платья. В какой-то момент ей стало настолько все равно, куда ее тащат, что, едва Лясота остановился, она просто опустилась на колени.

— Привал, — сжалился он.

Мужчина сел рядом на траву. Владислава полусидела, опираясь ладонями о землю и закрыв глаза. Сердце прыгало в горле, сил не было. Сквозь окутывающий ее туман усталости она почувствовала, как на плечи ей легла теплая ткань, а потом ее обняли за плечи, заставляя лечь.

— Отдохни. Вымоталась совсем.

Щека коснулась чего-то теплого и твердого, и девушка заснула…

…чтобы тут же открыть глаза.

— Просыпайтесь, барышня! — Ее тихонько трясли за плечо.

Девушка обнаружила, что лежит в объятиях мужчины, склонив голову ему на плечо. Еще несколько дней назад это напугало бы ее, но не теперь. Тот, кто прижимал ее к груди, был самым надежным человеком на свете — теперь она это знала. Рядом с ним было так тепло, спокойно, уютно.