— Не унывай, журналистка! Вон у тебя теперь какой защитник!

Красивая Дора загадочно улыбалась и не выпускала из своей руки руку дочери. Штерны совсем недавно были у них в гостях, вместе читали дневник Александра Петровича Пестерева. Вся эта история для Саши Штерна была как гром среди ясного неба. Доктор Штерн был Сашиным отцом.

— Такое только в кино бывает! — недоверчиво говорил он и уже позвонил братьям в Хайфу.

— Я сделаю копию дневника для братьев. Мы ничего не знали об отце. Он строил наш город-объект номер девять, мы здесь жили… Да, блокбастеры отдыхают. Мама тоже не знала, его забрали за участие в заговоре. Ты мне теперь, Петрова, практически родственница.

Правильно говорила бабушка, что забирали самых лучших, талантливых, настоящих. Такое было время.

Штерны уходили к самолету по стеклянному коридору и махали прощально и грустно.

— Не грусти, Натка, жаль только, что они не будут на нашей свадьбе.

Свадьба Наташи и Сергея была скромной, да и зачем пышные торжества, когда дело касается двоих? Рубеж между жизнью отдельной и началом жизни вместе они уже перешли и знали, что будут вместе, — в горе и в радости, в счастье и беде. Потому что именно такой союз называется семьей.

— Какая ты красивая, Натка! — говорила Муся, трогая ее кремовое платье. — Я тоже буду невестой и выйду замуж за Сергея.

— Это ты сейчас, Маруся, замуж за Сергея собралась, пока еще не подросли твои женихи, а потом — ищи ветра в поле! — смеялась Светка.

Муся не совсем поняла про ветер и поле, но спорить не стала. Взрослые иногда говорят странные вещи и сами над ними смеются. Мусе свадьба нравилась, ей вообще нравились перемены, произошедшие в их жизни, веселый Сергей, добрая и старенькая бабуля, которая так интересно рассказывала всякие истории из книг. Конечно, Муся обязательно прочитает все книги, которые стоят у бабушки на полке, только надо вырасти, потому что книг ну очень много.

— Знаешь, о чем я подумала? — прошептала Наташе Светка. — Несмотря на то что вся история с покушением на Сергея выглядит мерзко, гадко, как это ни странно, ты должна быть благодарна этим теткам за то, что они все это устроили. Не видать бы тебе Пестерева как своих ушей, проходила ты мимо него десятки раз и прошла бы опять.

— Может, ты и права, Светуля, но мне очень жаль, что они сами себе сломали жизнь. Суд будет в следующем месяце.

— Тебе не кажется, что у нас своя Санта-Барбара?

— Кажется, подруга, и мы — непременные участники событий.

— Кстати, ты в курсе, что Сокольской в Москву предлагали перевестись, а она отказалась?

— Не знала. Хотя, ты знаешь, она, наверное, права. Наш Угорск, несмотря на свою территориальную закрытость, город с открытой душой, что ли. Вот я здесь черпаю силы — я как будто вросла корнями в эту землю.

— Невеста! Да такое впечатление, что вы поэтесса!

— Вчера Дима звонил.

— Вот это новость! Хотел вернуться? — Светка зашлась в хохоте. — Не сомневалась, что так и будет. Он же у тебя находился на всем готовом, Петрова, а тут, наверное, самому предложили подвигаться.

— Дима в прошлом, а я хочу жить настоящим.

Тут зазвучал вальс, и она увидела, что Сергей идет к ней, чтобы пригласить на танец, и протянула к нему руки.

Музыка ласкала слух аккордами, и гости любовались блеском влюбленных глаз, счастливыми улыбками и нежностью прикосновений.

В день их свадьбы в областной администрации вручались награды, было многолюдно, играл камерный оркестр, приторно пахло женскими духами, как будто люди находились в давно не проветриваемом цветочном магазине.

«Кто сказал этим женщинам, что мужчины любят аромат парфюма?! — недоумевал Яков. — Надушились, дышать невозможно, к тому же окна закрыты, зима на улице!»

Он начал кашлять и чихать, пытался прикрыться руками. Стоящая рядом дама с черной челкой, какой-то областной министр, кинулась к нему с приветствиями, он чихнул на нее пару раз, и она отскочила. Музыка звучала громко, как ему казалось, назойливо и его раздражала.

«Когда же они перестанут дудеть! Оглох почти!» — сказал он себе.

Наконец музыка стихла, музыканты опустили инструменты, расслабились, и в зал вошел губернатор. Он кивал собравшимся, остановился в центре зала. Губернатор сказал короткую речь, ему аплодировали, затем он стал вызывать по списку всех, кому вручал награды.

Якову показалось, что время идет очень медленно. По спине потек пот, пиджак жал под мышками, галстук давил шею. Галстуки он не любил и считал, что только выскочки носят этот цветной хомут с узлом. Но жена уговорила его надеть этот злосчастный галстук, ведь случай предвиделся слишком важный.

— Ударников Яков Иванович, глава ЗАТО Угорск, — объявил губернатор.

Он ловко привинтил к его пиджаку медаль, пожал руку, вручил удостоверение. Девушки в коротких юбках, белый верх, черный низ, подарили цветы. Всем награжденным полагалось коллективное фото на память. Ударникова поставили рядом с губернатором.

— Сейчас вылетит птичка, — игриво сказал фотограф. — Улыбайтесь!

Яков растянул губы. Он держал ответное слово. Выступление писал Греков, дважды переделывал, пока Яков его не одобрил.

— Горжусь этой медалью, потому что она коллективная. По достоинству оценен труд огромного количества моих земляков, — рапортовал он. — Наша команда и дальше будет делать все возможное, чтобы оправдать доверие области и губернатора.

Яков постоянно дотрагивался до полученной медальки, чувствовал, какая она твердая и холодная. Это было очень приятное, неведомое доселе чувство. Как последний штрих праздника, без которого не будет полного ощущения признания, девушки раздавали пакетики с памятными сувенирами. В красочном альбоме про область Яков Иванович с ходу отыскал две фотографии Угорска. Снимки фотографу удались, мэр выглядел оптимистично, а на заднем плане стояли те, кому положено: дети, спортсмены, педагоги. За медальку пришлось немало заплатить нужным людям.

«Но разве он не заслужил этого признания, даже если оно организовано с его помощью?» — думал Яков. Медалька нежно позвякивала на пиджаке, и этот звук ласкал ухо.

Машина мэра на высокой скорости двигалась по дороге, словно пролетала над ухабами, горизонт закрывался темным облаком. Яков дремал и видел удивительные цветные сны, большую переливающуюся радугу, которая то медленно приближалась, то удалялась.

Радуга вдруг показалась ему отражением жизни: полосы сменяли одна другую, и светлых полос становилось больше.