– Выходит, наше дело глухо, – сказал Инчутин.

Рахманов задумался. Помолчав, сказал:

– Ну, есть еще варианты. Во-первых, Новлянская. Ей лечь на дно трудней.

– Во-вторых? – спросил Жильцов.

– Во-вторых, то, что мы с вами знаем, кто этот Игорь Кириллович, а Вадим Павлович может не знать.

– Значит, может спать и видеть, как бы ему добраться до Игоря Кирилловича, – сказал Саенко. – И убрав его, снять все вопросы.

– Именно.

– Не исключено, что Вадим Павлович поэтому и пришел к Лотареву, заметил Жильцов. – Для проверки. Чтобы не рисковать.

– Да, – подытожил Рахманов. – Ладно, братцы, давайте за дело. Благо дело есть всем.

Про себя же подумал: пожалуй, самым важным из всего, что рассказал Чирков, было то, что он видел Вадима Павловича на Сенеже.

На Сенежское озеро Рахманов выехал на следующее утро, на том же «уазике» и с тем же шофером. Он уже знал результаты опознания по рисункам, полученные от арестованных вчера вечером. Вадима Павловича таким, каким он, по утверждению Чиркова, был до пластической операции, не признал никто. Что касается второго рисунка, Азизов и Аракелян без колебаний ответили, что это и есть тот человек, с помощью которого они незаконным путем получили пятьсот тысяч пачек бритвенных лезвий «Шик» и которому заплатили за это семьсот тысяч рублей. Шитиков же и Клюев заявили: людей, изображенных на обоих рисунках, они не знают.

На Сенеже «уазик» прежде всего подъехал к местному отделению милиции. Там уже ждали. При появлении Рахманова начальник отделения вызвал в кабинет двух участковых – коренастого старшего лейтенанта и старшину с лихими усами.

Копия первого портрета Вадима Павловича после беглого осмотра была отложена. После долгого изучения второго старший лейтенант Маркин сказал:

– Ну-ка, ну-ка. Никак, заведующий базой отдыха. А?

– Базой отдыха? – спросил Рахманов.

– Да. «Рыболов Сенежья».

– Точно? – сказал Рахманов.

– Точно. Фамилия его… Как же его фамилия?.. Зовут его Иван Федорович, а вот фамилия… Как же фамилия?.. На «шэ»…

– Шеленков?

– Шеленков. – Участковый положил снимок. – Занимаетесь им?

– Пока нет. Но, похоже, буду. Давно он здесь у вас? На Сенеже?

– Ну, не очень. Года три. Да, примерно так. Раньше работал на дальнем конце озера. В пансионате. А недавно сюда перебрался. В «Рыболов Сенежья». В прошлую осень.

– И что вы можете о нем сказать?

Участковый пожал плечами:

– Что о нем скажешь… Вроде, тихий человек. Занимается своим делом. Спокойный, вежливый. Не пьет. В смысле, пьяным я его не видел. Насчет браконьерства тоже не замечен. Вообще-то, он пожилой.

– Семья?

– Одинокий. Знаю точно, поскольку он там и прописан. На базе.

– Давно его видели?

– Признаться, давно. Последний раз, чтобы не соврать… Кажется, в июле. Да, в июле. Он тогда еще в отпуск собирался.

– Насколько я знаю, там есть еще сторож. На этой базе.

– Есть. Голиков Николай Иванович. Ну, он давно на Сенеже. Лет десять, если не больше. Еще и базы этой не было, а он уже работал.

– И как он себя проявил?

– Голиков-то? Этот-то проверенный человек. Я его хорошо знаю.

– Тоже одинокий?

– Да нет. Правда, жена у него умерла. Но здесь, в Солнечногорске, дети, внуки. Так что живет он на два дома. Зимой в городе, остальное время на озере. У вас что – подозрения насчет Голикова?

– Если честно, больше подозрений у меня набирается насчет Шеленкова.

– Насчет Шеленкова?

– Да. Что же касается Голикова… Меня интересует: мог ли он войти в сговор с особо опасным преступником?

– С особо опасным преступником?

– Именно. С особо опасным преступником.

– Этот особо опасный преступник… – Участковый мотнул головой. – Уж не Шеленков ли? А?

– Может и Шеленков.

– Ясно дело. Раз его портрет размножается.

– Так что вы думаете насчет Голикова? Можно ему верить?

– Теперь уж и не знаю. – Участковый полол плечами. – Но все же думаю: не пойдет он на сговор с преступником. По-моему, Голиков – человек честный. Да и у всех на виду.

– Какие у вас с ним отношения? Лично?

– Нормальные. Все ж какой год толчемся рядом на Сенеже.

– Мне с ним нужно поговорить. Поможете? Я здесь на машине.

– Конечно. О чем разговор.

Минут через пять, попетляв вдоль берега, «уазик» затормозил у ворот «Рыболова Сенежья». Когда Рахманов вместе с участковым Маркиным подошел к ограде, на металлическую сеть, как и в прошлый его приход, бросилась привязанная к проволоке немецкая овчарка.

Рахманов посмотрел на Маркина:

– Собака-то злющая. А?

– Молодой еще, что с него взять. Раньше здесь другая была собака. Та зря не бросалась. Обучена была специально для базы.

– Куда ж она делась?

– Околела. Николай Иванович жаловался: пристрелил кто-то, – ответил Маркин и крикнул: – Эй! Есть кто? Николай Иванович, гости к вам! Ау!

Собака, охраняющая «Рыболов Сенежья», интересовала Рахманова и раньше, но лишь из-за поисков несоответствий в показаниях Лотарева. Теперь же выясняется, что собака здесь другая, а старую пристрелили. Когда, почему?

– Пристрелили? – Рахманов следил, как Дик исходит злобным лаем.

– Ну да. Летом. – Маркин посмотрел на Рахманова. – У нас тут бывают такие вещи. Люди ж разные.

Из-за домика вышел Голиков. Увидев Рахманова и Маркина, приказал собаке:

– Дик, молчать! Лежать! Тихо! – Пригласил: – Проходите. Ворота открыты.

– Как жизнь, Николай Иванович? – спросил Маркин. – Никто не обижает?

– Миш, кто меня обидит? Я сам кого хочешь обижу. Проходите, проходите, здесь поговорим.

На территории базы, пожав руки Рахманову и Маркину, спросил:

– По-моему, Андрей Викторович? Не ошибся?

– Не ошиблись.

– Пройдем, ну хотя бы на ту же скамейку. Вы ведь, наверняка, снова что-то хотите узнать?

– Верно, хочу. Давайте пройдем…

– Я, наверное, на бережку посижу? – сказал Маркин, когда они остановились у скамейки. – Вон там, у причала? Да, Андрей Викторович? Если что, позовете.

– Хорошо.

Маркин ушел к причалу.

Усевшись рядом с Голиковым, Рахманов спросил: