Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здание Московского городского народного университета имени А. Л. Шанявского в Москве (ныне – здание Российского государственного гуманитарного университета)
Не без скепсиса оценивая съезд, Чернов указывал: «Собравшиеся на майский Московский съезд партии представляли собою не только очень пеструю массу, но и массу людей, почти совершенно не знавших друг друга. Только в течение съезда должно было происходить и происходило взаимное ознакомление, причем и ранее работавшим вместе обычно приходилось заново знакомиться друг с другом: так велик был перерыв в их личных сношениях, так много было каждым пережито совершенно индивидуально, особняком от всех других.
И это обстоятельство особенно сильно отразилось на выборах Центрального комитета, тем более что некоторые известные по прошлому работники партии не успели еще добраться до центра и кое-кого избрали в ЦК заочно.
На политической физиономии ЦК это отразилось довольно заметно. Если анализировать резолюцию съезда, обращая особенное внимание на вносимые фракционные поправки, то придется разделить съезд на три чрезвычайно неравные части. С одной стороны, не очень большое (человек в 50–60) левое крыло, чрезвычайно темпераментное и решительное; с другой – едва заметное по своей численности, человек в 10–12, откровенно правое крыло, и на вид чрезвычайно компактный, охватывающий главную массу, от двух третей до трех четвертей (выделения мои. – Я.Л.) съезда, центр»[217].
По согласованию между различными партийными группировками председателем III съезда на первом утреннем заседании 25 мая был избран Н. И. Ракитников. Ранее этот 49-летний ветеран позднего народовольчества и ПСР отождествлялся с левым течением в партии, что подчеркивалось псевдоним «Максимов», в котором обыгрывалась решительная приверженность программе-максимум. В 1917 г. его, скорее, соотносили с центром. Впоследствии дрейф Ракитникова влево привел его в ряды группы «Народ» и МПСР, но в первый год революции он твердо выступал за единство партии.
После своей вступительной речи председатель предложил избрать списком (en bloc) шестерых намеченных кандидатов в президиум. В результате оказались избранными правоцентристы – оборонцы Н. Д. Авксентьев и В. В. Руднев, считавшийся до этого времени центристом А. Р. Гоц, принадлежавший до революции к группе т. н. «сибирских циммервальдцев», левоцентрист И. А. Рубанович, М. А. Натансон, и в качестве представителя крайне левой – Б. Д. Камков.
Список предложенных кандидатов был избран единогласно при 20 воздержавшихся. В секретариат съезда были избраны заранее намеченные В. М. Зензинов (секретарь съезда), М. К. Николаев и П. П. Деконский (товарищами секретаря). Характерный эпизод случился в момент выступления с приветствиями, когда И. А. Прилежаев попросил председателя огласить, «кто и какое именно течение в президиуме представляет». В ответ на поданную записку Ракитников от имени «всего президиума» официально заявил о том, что президиум составился после ряда обсуждений и совещаний. По заверению председательствующего, «он составился исключительно в целях сохранения единства партии, в целях обеспечения представительства всяких настроений, существующих в партии, чтобы никто не считал и не имел оснований считать себя как-либо обойденным».[218] Таким образом, Ракитников настаивал на деловом характере президиума. Можно с уверенностью говорить, что в упомянутых консультативных совещаниях принимали участие все кандидаты в члены президиума, включая Камкова. (Отсюда вытекало и его вялое выступление накануне съезда в Петрограде, впрочем, как и его главного оппонента А. Р. Гоца). Новый раунд «дуэли» между ним и А. Р. Гоцем, начавшейся на партийных форумах в Петрограде в апреле и мае, должен был произойти на съезде, поэтому до этого следовало соблюсти форму приличия.
В первый день своей работы съезд отклонился от заранее намеченной и принятой en bloc повестки. Это было вызвано двумя обстоятельствами: с одной стороны, плохим поступлением заранее разосланных и розданных делегатам съезда анкет, на основании которых Д. Ф. Раков должен был сделать первый доклад «о состоянии партийной работы по данным анкеты»; и, отсутствием при открытии В. М. Чернова, с другой стороны, доклад которого по текущему моменту должен был предшествовать дискуссионным выступлениям об отношении к войне и к Временному правительству. Отсюда на вечернее заседание 25 мая президиум поставил вопрос второго плана – о муниципальной политике и местном самоуправлении (в порядке дня он шел седьмым по счету). Так первым из докладчиков на трибуне съезда по воле случая оказался В. Е. Трутовский, который позволил первый выпад по отношению к сторонникам соглашения с кадетами, сказав: «…Конечно, не всегда мы выступаем как социалисты, например, в Тамбове, когда там был заключен блок с.-р. и с.-д. с партией народной свободы! В настоящее время лично для меня такое общение с партией контрреволюционной является совершеннейшей ненормальностью».[219]
Выступлением Трутовского завершился первый день работы съезда. На утреннем заседании, по предложению Ракитникова, в состав президиума были доизбраны два известных партийных ветерана – О. С. Минор и Н. С. Русанов, олицетворявших соответственно правое крыло и левый центр, а почетной председательницей съезда заочно была избрана «бабушка русской революции» Е. К. Брешко-Брешковская.
Делегаты одного из дореволюционных съездов =Партии социалистов-революционеров. В центре снимка – лидер парии В. М. Чернов.
Ввиду продолжавшейся задержки с прибытием на съезд Чернова были заслушаны два содокладчика Трутовского и обстоятельный доклад представлявшего Киев И. А. Прилежаева о социально-экономической политике партии. Лишь на вечернем заседании 26 мая появился главный идеолог ПСР. В своем длинном выступлении, посвященном переживаемому историческому моменту (в том числе финансово-продовольственному кризису) и роли партии, которую он поименовал «русской социально-демократической партией с.-р.», ответственной «не только за Россию, но и за все международное значение русской революции», – Виктор Чернов целенаправленно не затронул внутренних партийных разногласий. Первый скандал на съезде вспыхнул во время выступления в прениях М. Л. Коган-Бернштейна сразу после окончания доклада Чернова. Оратор не принадлежал к крайне левым, а был последовательным левоцентристом, но именно он самым первым внес диссонанс, назвав «безответственными» некоторые выступления Керенского и высказавшись против создания «кумиров из товарищей, сравнительно недавно находящихся в партии». Поднялся шум, во время которого одни делегаты протестовали, а другие поддержали оратора аплодисментами. В целом же Коган-Бернштейн выставил себя сторонником Чернова,