Мгновенно засияв при виде возлюбленного, преданно поджидающего ее за домом Безымянной, она вручала ему сумку с учебниками и спрашивала срывающимся от счастья голосом:

– Скучал?

– Скучал, – неизменно отвечал он.

Они успели распланировать будущее и всё уже о нем знали: поступать Сусанна будет в педагогический институт – на факультет начального образования. В августе, перед отъездом в город, они помолвятся. Симон, подзаработав немного денег, восстановится на архитектурном. Если все удачно сложится, следующим летом они сыграют свадьбу и, как семья, получат комнату в семейном общежитии. Отучившись, вернутся в Берд. Родят троих детей – двоих мальчиков и девочку. Имена сыновей выберет Сусанна, девочку же назовут Тэйминэ – в память о матери Симона. Жить будут сто лет и умрут обязательно в один день.

Слух о том, что у Сусанны появился жених, быстро разлетелся по школе. Снедаемый ревностью, твердолобый Каро попытался вызвать соперника на разборку, но был подвинут снисходительным «ширинку застегни, герой». К Сусанне он больше не цеплялся, но не сводил с нее тяжелого взгляда, а еще, проходя мимо, норовил прикоснуться к ней. Она брезгливо отстранялась, но терпела – ждать осталось недолго, скоро все закончится. Меланья уговаривала ее пожаловаться Симону, но она отмахивалась – походит и отстанет, что с дурака взять.

Выпускные экзамены обе подруги сдали на отлично. Утром 20 июня Сусанна собралась в школу – получать аттестат. Так как сбор учеников назначили на 11 утра, Симон ее не сопровождал – он давно уже был на стройке. Выйдя на Садовую улицу, она сразу заметила припаркованный на противоположной стороне дороги новенький светло-голубой «москвич». Автомобили в Берде были большой редкостью, потому она замедлила шаг, чтобы получше его разглядеть. За рулем курил смутно знакомый молодой мужчина, но Сусанна, как ни силилась, не смогла вспомнить, где его видела. Поравнявшись с машиной, она чуть наклонилась, чтобы рассмотреть салон. В ту же секунду «москвич» взвыл мотором, резко подал вперед и встал наискось, закрыв ей путь. С шумом распахнулись задние дверцы, оттуда выскочили двое мужчин – Сусанна еще успела удивиться, почему их не заметила, ну не прятались же они на самом деле на заднем сиденье. Они налетели на нее и, скрутив, поволокли в машину. Она попыталась вырваться, и ей это почти удалось, но один из них двинул ее локтем под ребра, и она, охнув, обмякла. Пришла в себя почти сразу же, но время было упущено – ее успели затащить внутрь, и машина, хлопнув дверцами, рванула с места. Сусанна взвыла от ужаса и, вывернувшись из рук скрутивших ее мужчин, резко подалась вперед и вцепилась зубами в плечо водителя.

– Угомоните ее! – крикнул он, и она сразу же его узнала – это был двоюродный брат Каро – он недавно заходил в школу под предлогом проведать его, а на самом деле, видимо, чтобы увидеть и запомнить ее. «Отпустите меня!» – закричала она неузнаваемым, страшным голосом, и тогда один из похитителей, схватив за косы и заставив откинуться на спинку сиденья, зашипел ей в лицо: – Вот довезем куда надо и тогда отпустим.

Ее привезли в какой-то дом на окраине деревни Айгепар, заперли в пустом погребе. Она попыталась выбраться, но окошко было слишком узким, а выбить дверь не хватило сил. К вечеру появился Каро – она потом уже узнала, что он не сразу поехал, чтобы не навлекать на себя подозрений. Явился в школу, видел, как беспокоилась на торжественной церемонии Меланья, как она, забрав аттестат подруги, побежала к ней домой, чтобы разузнать, почему ее не было на вручении.

Каро зашел в погреб и с порога объявил, что она теперь от него никуда не денется, потому что он ее похитил. Сусанна метнула в него единственным, что нашла на полках – глиняной крышкой от караса. Уже потом она сообразила, что нужно было расколотить эту крышку и ранить похитителя осколком, а еще лучше – вскрыть себе вены, как раз к вечеру вся кровь бы вытекла и она бы благополучно умерла. Но в заточении все ее мысли были не о смерти, а о Симоне – она не сомневалась, что он ее найдет и спасет. Или, может быть, додумывала она, виня себя в том, что не все сделала для своего спасения, может, нужно было притвориться, что она совсем не против быть женой Каро, обнять, дать себя поцеловать, усыпить бдительность и, улучив минуту, бежать? Выскочить во двор, добраться до ближайшего жилья, попросить помощи. Или стукнуть его чем-то тяжелым – она по сотому разу восстанавливала в памяти тот злосчастный погреб, его узкие пустые деревянные полки, крохотное, шириной в две детские ладони, окошко, неровный земляной пол, одинокую глиняную крышку, позабытую в самом углу, – ясно было, что они загодя вынесли все, чтобы у нее не было возможности вырваться оттуда или хотя бы защитить себя…

– Пойдем в дом, я белье чистое постелил, – сказал он и потянул ее за руку. Она толкнула его в грудь, он вздернул бровь и нехорошо улыбнулся, тогда она вцепилась ему в лицо ногтями, а он повалил ее на холодный земляной пол, и она, как ни вырывалась и ни отбивалась, не смогла его перебороть.

Ночью наконец приехал Симон с какими-то парнями, ворвался в дом, она вышла к нему с разбитой скулой и искусанными губами и шепнула, смотря куда-то вбок: «Ты опоздал». Он повалил Каро на пол и избивал ногами, тот сначала сопротивлялся, потом свернулся гусеницей и прикрыл голову руками. Терпел, сцепив зубы, не стонал. Потом Симона оттащили, и он, задыхаясь от бессильной ярости, велел ей собираться, но она покачала головой и повторила, в этот раз громче: «Ты опоздал!»

– Мне плевать, что здесь было, поехали, я на тебе женюсь, – выдохнул он. Она слушала, упрямо отводя взгляд, вынуждая его нагибаться и заглядывать ей в глаза, и за тот короткий миг, что он это проделывал, она безошибочным женским чутьем уловила в его голосе именно ту интонацию неуверенности и страха, которую с болью ждала, и догадалась – эта ноша ему не по плечу. Ему не справиться с неизбежными сплетнями и шепотами о том, что он вынужден был взять в жены порченую, изгаженную чужим мужиком девушку.

– Ты опоздал! – закричала она с такой силой, что казалось – это не она, а небеса разверзлись и исторгли из себя тысячеголосый страшный крик. – Ты опоздал! – кричала она, осознавая, что не родить им двух мальчиков и девочку, не прожить счастливо сто лет и не умереть в один день… Она так и не посмотрела на него, но видела краем глаза, как уводили его друзья, как он, безропотно подчинившись, покинул дом первым, как последний уходящий закрыл за собой дверь – тщательно, до щелчка. Она кричала и кричала, захлебываясь собственным беспросветным горем, и умолкла, когда Каро, тряхнув ее за плечи, попросил: не нужно, не кричи. И лишь тогда она, наконец, умолкла.

Она ушла в ту же ночь. Каро не остановил ее, потому что не сомневался, что никуда теперь она от него не денется. Она добралась до дома к рассвету, хотела заглянуть в закут к отцу, но передумала – какой смысл его будить, утром поговорят. По той же причине не стала будить брата с тетушкой. Затопила баню, тщательно вымылась, немилосердно натирая себя мочалкой и дегтярным мылом.

Бабушка ждала ее на веранде. Сидела на тахте, широко расставив отечные ноги и опершись на колени локтями – большой живот висел между ног тяжелым бесформенным мешком, глаза – темные, беспощадные – смотрели прямо, не мигая.