но, в любом случае, я вряд ли бы побоялась туда идти, потому что я коп.

— Коп?

— Офицер полиции. Вообще-то, детектив. Короче, я была достаточно самонадеянной, потому что патрулировала самые преступные районы Ванкувера. Чего мне было бояться?

— Ван..?

— Это канадский портовый город. Западное побережье. В 1869 году это был торговый пост. Может быть, форт? Прогуливаясь по Шотландии, по Старому городу, я видела, как средневековые здания используются под жилье, и это казалось мне диким, потому что в Ванкувере, если зданию больше ста пятидесяти лет, мы бережем его, чтобы сохранить, как историческую ценность.

Она непонимающе смотрит на меня, ожидаемо. Я могла бы сократить свою историю, убрать современные детали, но тогда, как я смогу убедить ее? Я должна говорить, как человек двадцать первого века. Я расскажу ей эту историю, как рассказала бы кому-то другому, пусть даже для нее это слишком сложно.

— Как я уже сказала, я стала самонадеянной. Я услышала крики женщины, и мне показалось, что она в беде, а я ведь коп, верно? Я не могу просто проигнорировать это. Я направилась в переулок и увидела блондинку в старомодном голубом платье. Она казалась мне полупрозрачной. Я думала, что это проекция, устроенная для туристов. Убийство молодой красотки в викторианском Эдинбурге! Я решила, что все это постановка для туристов, которую забыли отключить. Но не успела выйти из переулка, как на меня напали. Я дралась изо всех сил, но парень успел накинуть удавку мне на шею. В конце концов, я потеряла сознание, а очнулась в незнакомом доме, надеясь, что это не логово убийцы. Когда посмотрела в зеркало, передо мной была та самая блондинка из переулка. Я — блондинка из переулка. В ее теле. В ее доме. В ее времени.

Я останавливаюсь и вижу, как Айла крепко сжимает чашку в руках.

Я делаю глоток из своей и откидываюсь назад.

Когда тридцать секунд проходит в молчании, я спрашиваю:

— Я могу сначала собрать свои вещи, прежде чем вы выставите меня?

Она ловит мой взгляд.

— Ты хочешь сказать, что ты из будущего?

На моем лице появляется гримаса.

— Я старалась не использовать именно эти слова. Это словно клише из какого-то фильма.

Она не реагирует. Как будто я ничего сказала, или она не слышала меня за своим мысленным диалогом, кричащим ей, чтобы она бежала, пока сумасшедшая горничная не напала на нее.

— Послушайте, — я прерываю ее мысленную дискуссию, — я не жду, что вы мне поверите. Я понимаю. Это была моя последняя попытка. Что мне было терять, верно?

— Ты детектив полиции. Из Канады. В году..

— Две тысячи девятнадцатом. Это сто пятьдесят лет от сегодняшнего времени, если это, конечно, имеет значение. На меня напали там же, где и на Катриону только с разницей в сто пятьдесят лет. Две женщины были задушены в одном и том же месте. Не спрашивайте, как это произошло или почему. Я бы с удовольствием выяснила это, но не думаю, что мне удастся разгадать эту загадку, детектив я или нет.

— Тебя зовут?

— Мэллори Элизабет Аткинсон. Элизабет в честь моей бабушки, которая умирает от рака.

Я на мгновение замираю, пытаясь говорит ровно, прежде чем продолжить:

— Мама родилась в Шотландии и приехала в Канаду после университета. Она училась в Эдинбургском университете на юридическом факультете. Семья отца родом из Шотландии, но они эмигрировали… ну, в общем, это было примерно сейчас. Мама и папа познакомились на вечеринке в честь ночи Бернса в Ванкувере. Это празднование дня рождения Робби Бернса, ну, ношение килтов, хаггис на обед и питье виски, чтобы избавится от вкуса хаггиса.

— Твоя мать изучала право, — говорит она, как будто только это зацепило ее внимание.

— Она адвокат по защите. Партнер в юридической фирме. Отец — профессор английского языка в университете, преподает английскую классическую литературу. Диккенс, Бронте, Харди…

— Чарльз Диккенс — это литература?

— Эй, он один из моих любимых авторов.

Пока она переваривает услышанное, я пью чай.

— Сколько тебе лет? — спрашивает она.

— Мне исполнилось тридцать в марте.

Айла явно удивлена, и я не могу не улыбнуться.

— Да, тридцать в моем мире — это нормально для женщины. Когда средняя продолжительность жизни превышает семьдесят лет, ты получаешь дополнительное время, прежде чем тебе нужно повзрослеть.

— Значит, ты замужем? Дети?

Я качаю головой.

— Я могу сказать, что мне помешала карьера, что отчасти правда, но думаю, что если бы встретила достойного мужчину, то могла бы быть. Но я уверена, что когда-нибудь выйду замуж. Дети — это совсем другое дело. Женщины могут пойти в колледж, получить высшее образование, устроиться на потрясающую работу, но это не изменит биологию. Время для рождения ребенка уходит и…, - я пожимаю плечами, — я стараюсь не думать об этом слишком много. Есть другие варианты на случай, если я захочу завести ребенка позднее, замужем я или нет.

Когда в ответ она молчит, я наклоняюсь вперед.

— Если вы хотите проверить меня, не стесняйтесь, но если вы просто хотите поиздеваться над моим рассказом, то мы можем это пропустить? Пожалуйста? Скажите мне, что я просто сумасшедшая, и мы пойдем разными путями. Только сделайте мне одолжение. Когда я найду дорогу домой, и Катриона вернется, надерите ей задницу.

— Надрать ей…?

— Извините. Позвольте мне попробовать еще раз. Пожалуйста, мэм, прислушайтесь к моим словам и не позволяйте этой девушке оставаться в вашем доме.

Ее губы подрагивают от улыбки.

— Вообще-то, мы так не выражаемся.

— Вы предпочитаете «вышвырнуть ее задницу на обочину»?

— Это гораздо живописнее.

— Но, увы, здесь такое выглядит чем-то диким, особенно для женщины. Когда я говорю здесь подобное, то чувствую себя ребенком в гостях у родителей моего отца, а они угрожают вымыть мне рот с мылом за «черт» или «дерьмо». Мне обязательно нужно выучить викторианские ругательства. Представляете, если я скажу Грею: «Какого дьявола здесь происходит?», — я невольно улыбаюсь, представляя его реакцию.

Я качаю головой и встречаюсь взглядом с Айлой.

— Хотя, возможно, для настоящей Катрионы это нормально. Если я появлюсь на вашем пороге прежней Катрионой, то вы должны прогнать ее. Она крала у вас. Я нашла ее тайник с деньгами. Также я нашла коробку конфет, которую вам прислал какой-то поклонник, и письмо, которое леди прислала вашему брату, и которое, кстати, вам лучше не читать.

— Письмо?

— Самого скандального характера, — говорю я, понижая голос.

Когда она хмурится, я говорю последнее:

— Дело в том, что вы сделали все, что могли для Катрионы, — я отодвигаю свой стул, — и, кстати говоря, для меня