Фонарь лежал в траве и светил в джунгли, пронзая их на тридцать метров.

Не обращая никакого внимания на хрипящую жертву свою, которую уже рвало кровью, Макаров услышал, как вокруг него застучали палки о подушки…

Боль пронзила его руку, бедро, он вскрикнул и перекатился в сторону.

Он не помнил, как оказался на ногах.

Первым его движением было метнуться в джунгли, но вдруг почувствовал, как нога его, обожженная попаданием, онемела, почти отнялась. Боль ушла из нее, ушла и из руки, но вместе с болью ушла и чувствительность. Сделав шаг от бедра, он изумился сам себе. Нога пошла вперед и ступила так, как он не поставил бы ее даже в нетрезвом состоянии – в сторону, изогнув стопу.

Но он все равно качнулся в сторону леса, и в этот момент в него вцепились, словно клещи, две руки.

Вырвавшись из захвата, он развернулся и тут же почувствовал прикосновение холодного ствола к своему лбу.

– Оставьте эту затею, если хотите жить, – произнес кто-то голосом хотя и неровным, но спокойным. – И поберегите силы, они вам еще понадобятся.

Не обращая никакого внимания на призывы, Макаров рванулся вперед, но был тотчас сбит поставленным ударом ноги. Чувствуя, как на него наваливаются сразу несколько человек, он ревел. Он думал только о том, что на авианосце, голодный и беззащитный, сидит на койке Питер…

– Следите за джунглями!.. – услышал он вместе с болью в руке – ему заламывали ее за спину. О второй руке капитан не думал, потому что не чувствовал. – Успокойтесь, иначе придется вас покалечить!.. – это адресовалось уже ему.

Он перестал что-либо понимать. Кто где, кто на ком – все перепуталось в голове его, он схватил через голову одного из крикунов за губу и, недолго думая, рванул на себя. Ноша на спине на треть ослабла, а поляну оглушил сумасшедший крик, который тут же прервался. Кто-то закрыл обезумевшему от боли рот.

– Губа! – орал через чью-то ладонь пострадавший. – Он порвал мне губу!..

Так же, не особо целясь, Макаров выбросил через другое плечо ту же блестящую от чужой крови руку с расставленными в стороны пальцами. Но тот, чьи глаза неминуемо должны были пострадать, оказался проворнее. Чуть отстранившись назад, он схватил зубами пальцы капитана так, что у того потемнело в глазах.

– Боже мой! – бешено заорал кто-то на английском. Макаров слышал этот крик и чувствовал, что засыпает: – Он разорвал мне губу!..

«Могли бы убить меня, да не убили», – подумал, сидя на стуле, Макаров. Десять минут назад он пришел в себя, но глаза не открывал. Безвольно опущенная на грудь голова даже не шевельнулась в момент пробуждения.

Он сидел на стуле в темном помещении. В какой-то момент он на секунду приоткрыл веки и тут же их закрыл. Темно. Вокруг – ни звука. Руки и ноги намертво примотаны к стулу. Чем именно – понять было сложно.

Эта ночь, конечно, закончится. Так же неожиданно, как началась. Но страшная жизнь между адом и раем, начавшаяся для Макарова в лесу, обещала быть по-настоящему долгой. Весь его период существования на этой планете разделился на два периода. Первый длился большую часть жизни и заканчивался часом, когда он ступил, держа за руку Питера, на этот остров. Второй тянется шестеро суток и не обещает ничего, кроме непонимания.

Приехали. Остров…

Яркий свет ударил ему в лицо, и Макаров непроизвольно дернулся. Этот свет проник сквозь веки и обжег глаза, это был не луч карманного фонарика. Он поморщился, но, куда бы ни прятал лицо, свет жег глаза, и тому, кто его направлял, был виден, как показалось Макарову, даже его мозг.

Через минуту свет ослаб в несколько раз, и Макарову удалось приоткрыть глаза. Пять лет назад он ложился под нож хирурга, и сейчас мощные лампы напоминали ему операционный софит. Глаза теперь могли быть открытыми, но смотреть перед собой было все равно невозможно.

– Вы пришли в себя? – раздался спокойный голос.

Макаров не отвечал, и вопрос прозвучал во второй раз.

– Разве это не очевидно?

– Транквилизаторы, которыми вас обстреляли, позволяют человеку шевелиться, но при этом держать ваш мозг на замке. Поэтому я и спрашиваю вас в третий раз – вы пришли в себя?

– Это все, что вас беспокоит? – спросил, не поднимая глаз, Макаров.

– Пока да.

Пауза затянулась. По мнению Макарова, начать этот разговор должен не он. Тот, кого он не видел, придерживался, видимо, той же точки зрения.

– Господин Макаров, любой другой из находящихся на острове мне безразличен, и я позволил бы его убить не раздумывая. Причем сделать это можно было, просто не обращая на вас внимания. Если бы полчаса назад не вмешались мои люди, вы были бы мертвы.

– На самом деле? – Макаров улыбнулся в пол. – И кто бы меня убил?

Скрипнул стул. Кто-то встал с него. Раздались шаги. Потом – щелчок зажигалки. Через минуту запахло табачным дымом.

– Давайте поговорим. Я знаю, что вы прекрасно владеете английским. Поэтому в состоянии проникнуться и сделать правильные выводы.

– Зато я не очень хорошо владею местными традициями. Потому до сих пор не могу понять, как меня, человека, другой человек может держать во время разговора привязанным к стулу.

– Пожалуй, начну я издалека, – словно не замечая этих слов, сообщил невидимый. Судя по голосу, он вписывался в категорию мужчин, перешагнувших границу, разделяющую экватор жизни. – Год назад в автомобильной катастрофе погибла ваша жена. Все это время вы находитесь с сыном в состоянии душевной прострации. Вам трудно найти с ним общий язык, ведь та, что была посредником между вами, ушла…

Напрягшись, Макаров перестал шевелиться.

– Прошел год, но вы с мальчиком по-прежнему чужие. И не было бы в этом ничего предосудительного, такое бывает, – невидимый помолчал, затягиваясь сигаретой, – и отношения меж отцом и сыном выправились и стали бы они еще ближе, чем были бы, останься в живых мать. Но есть проблема. И эта проблема неустранима. Она заключается в том, что мальчик видит будущее.

Макаров поднял глаза и стал превозмогать боль от света.

– Откуда вы это знаете?

Снова скрипнул стул. Человек вернулся на свое место.

– Думаю, он догадывается, как погибла его мать. Ребенок слишком мал, чтобы принимать решения, тем более ему часто кажется, что он не прав. Но увидеть вас не с матерью он в состоянии, правда?

– Развяжите меня, – приказал Макаров.

– Чтобы вы свернули мне шею? Нет, увольте.

Где-то между полом и потолком дрогнула жестяная пепельница.

– Мне спокойнее, когда вы прикованы к стулу, который прикован к полу. Вы уже сломали ребро одному из моих людей и разорвали губу второму.

– Должен же я был как-то отблагодарить людей, стреляющих в меня из пистолетов?