Опустившись на колени, он стал рыть землю руками…

Потом, вонзая пистолет стволом, разрывал, уже в отчаянии…

Когда руки его коснулись тела, лицо Левши перекосила судорога.

Он рыл, раня руки осколками бутылок, рыл как собака, как отчаявшийся найти золото Флинта и теперь сошедший с ума кладоискатель…

Она была завернута в какую-то холстину. Подняв Мари на руки, Левша понес ее к машине.

Через два часа, держа сдавленный окурок грязными пальцами со сломанными ногтями, он говорил дорого одетому человеку, который ежеминутно оглядывался, переживая, что их увидят вместе:

– Она должна лежать на этом кладбище. Священник не нужен, я устрою это до момента похорон.

– Имя? Как написать ее имя?

– Мари… Мари. Напишите просто: Мари. Но пусть мрамор памятника будет белым.

Человек молчал.

Левша понял. Сунул руку в карман, вынул пачку евро. В кармане оставались еще два билета до Гаваны на его имя и имя Мари. Один был лишним.

– Здесь сорок тысяч. Этого хватит?

– Вполне.

Три дня Левша ждал, когда раздастся звонок. Три дня он заходил в кафе на Монмартре, пил виски и оглушительно молчал. И вот звонок прозвучал.

Он в последний раз вошел в кафе, ему нужно было оказаться там, чтобы расстаться с воспоминаниями. Заказал виски трижды и не торопясь выпил. Теперь спешить некуда.

Через полчаса он пересек Шестнадцатый округ и подъехал к дворцу Шайо. Огляделся, прежде чем выйти из машины. Темные очки, аккуратно уложенные назад волосы, сжатые губы – портрет человека, приехавшего скорбить. Он удачно вписался в пейзаж кладбища для аристократов – высокий, в дорогом костюме мужчина, при появлении которого женщины занимают выгодные позы, он вошел в ворота кладбища Пасси и направился по асфальтированной дорожке. Пройдя через ряд и миновав могилу графа Брюсова, племянника Николая Второго, мужчина нашел то, что искал – белоснежный камень, окруженный крошечной, похожей на ограждение детской кроватки, оградкой. Он присел у могилы и положил у каменного надгробия белую лилию. А потом Левша поднялся и покинул кладбище. Чтобы уже никогда здесь не бывать…

* * *

Артур шел по металлическому полу над водой уверенной походкой. Он сделал дело. Люди Его сумели оказаться на авианосце незамеченными и сделать свое дело. То, что произошло потом, – не его, Артура, вина. Получи такое задание он, а не эти трое, оно было бы выполнено в точном соответствии с указаниями. И он ушел бы незамеченным.

Много шума было, да, думал Артур. Но он решил все вопросы. Ушел Макаров, но это ничего не значит. Просто теперь они будут знать, что Артур – чужак.

С этими мыслями он добрался до двери, ведущей в огромный бассейн.

Возвращаться приказа не было, но если бы он не вернулся, это не было бы глупостью? Сразу после того, как стало ясно, что Макарова не догнать, а ночь надвигается, Артур побежал и уже на бегу вынул из кармана телефон. И Он спокойным голосом велел ему возвращаться.

Он сидел у кромки бассейна, перебирал в руке четки, и вид его, в дорогом костюме и лакированных туфлях, напоминал бахрейнского принца.

– Садись, дорогой, – сказал Он, широким жестом указав Артуру на стул перед собой. – Хочу угостить тебя красным вином из погребка бордосских виноделов и мясом. Почему ты не отвечал на звонки, дружище?

– Я потерял сим-карту. В первые же часы я собирался сообщить вам о Адриано и вообще…

– Что – вообще?

– Вообще, как дела идут, – объяснил Артур.

– А-а. – Он качнул головой. – Значит, потерял сим-карту. Интересно, как она могла выпасть из телефона….

– При входе в зону действия Сети я понял, что батарея разряжена. Я стал менять ее, и карта вылетела из гнезда. Я искал, но без результата…

– Ну, да бог с ней, с сим-картой… Все равно тот, кто найдет ее, не сможет позвонить в полицию, верно?

Артур-Джуди рассмеялся.

Вино было разлито, и, когда фужеры опустели во второй раз, Он спросил:

– А скажи мне, спрашивал ли тебя о чем Макаров?

Артур, пережевывая мясо, отмахнулся.

– Конечно, он попытался понять, что происходит. Но это нормальная реакция. Главное, что он ничего не понял. Лис мертв, те трое, что были отправлены вами ко мне, тоже.

– Как умирал Антонио?

– Он все сделал правильно, – на лице Артура появилась подчеркнутая строгость. – Вышла маленькая промашка по ходу, но мы ее исправили. Он был предан вам до конца.

Мужчина покачал головой.

– Значит, его дочь получит все необходимое… Так я не понял, Джуди, спрашивал или нет Макаров, что происходит?

– Да нет же! – Вино продолжало веселить, и Артур, уже не скрываясь, рассмеялся еще громче. Одновременное употребление «да» и «нет» в русском языке может означать и «да», и «нет» – хозяин на знатока русского языка похож не был, и это Артура позабавило. – Он не спрашивал. Он был в шоке. Он и сейчас, я уверен, не понимает, что произошло.

– А это мы сейчас посмотрим, Джуди, – сказал Он и выразительно взглянул куда-то над его головой.

В стеклянной стене прямоугольной щелью обозначилась дверь, из нее вышли двое и, внушая Артуру тревогу, подошли к бассейну. Выслушав из уст хозяина еще несколько фраз, они спокойно подошли к нему, и тот, что приблизился первым, одним ударом ноги выбил стул из-под Артура.

Страшным ему показалось не то, что с ним потом делали, а осознание ошибки, которую он совершил, вернувшись. В том, что нынешние события не тянут даже на будущее бессмысленное, он убедился уже через несколько минут.

Его несколько раз опускали под воду в наручниках, и всякий раз, когда напряжение в голове достигало критической точки, давали глотнуть свежего воздуха. За те секунды, пока он успевал набрать в легкие свежего воздуха, Он успевал задать прежний вопрос.

– Нет!.. – кричал Артур, выпуская спасительный воздух, и его снова опускали под воду. Вино, так благодушно предложенное хозяином, сводило на нет все его усилия. Оно давило на мозг изнутри, вытесняло остатки кислорода и создавало в голове такое давление, что почти разрывало капилляры.

Он уже плохо соображал, когда его уложили на живот под ногами хозяина. Зачем-то стерли с лица воду полотенцем. И через секунду он понял, зачем. Широкая полоса скотча, треснув над его головой, вдруг оказалась под его носом, перехватив рот до самого подбородка.

Когда раздался хруст и Артур увидел свой отчлененный мизинец, он закричал так, что, казалось, внутри перемешались все внутренности. Но это был крик внутри себя, не для чужих ушей. Хозяин не любил громких звуков в этом высоком, закованном в сталь помещении. Свет неоновых фонарей над прозрачной водой, полумрак, запах бассейна и тишина – вот что любил Он.