«Мозг человека отличается высокой способностью к адаптации и постоянно подстраивается под условия окружающей среды», — объяснил мне нейроэкономист Пол Зак, когда мы встретились в Анахайме. Зак — исследователь, который выявил ключевую роль окситоцина в установлении межличностных отношений. В отличие от некоторых млекопитающих-одиночек, у человека много рецепторов окситоцина в древнейших структурах головного мозга, так что он способен дать по газам еще до того, как человек завел разговор с другими.

Градостроителям стоит серьезно отнестись к этому вопросу, ведь ни культурный, ни биологический механизмы не гарантируют, что человек всегда будет относиться к незнакомцам доброжелательно. Например, датские ученые выяснили, что окситоцин, который должен вознаграждать за совместное или альтруистическое поведение, также стимулирует проявления ксенофобии. В ходе эксперимента группе датских студентов ввели синтетический аналог окситоцина, а затем предложили решить стандартную моральную дилемму: вы бы столкнули человека под поезд, если бы это спасло пять человеческих жизней? Под воздействием окситоцина студенты не захотели жертвовать людьми с традиционными датскими именами, но были готовы пожертвовать жизнью человека с мусульманским именем. Такое деление по национальному признаку[289] может показаться угнетающим, но подумайте о том чуде доверия и взаимодействия, которые вызывают в людях хорошие города, особенно приятные общественные места. Организация пространства способна пробудить доверие и эмпатию, и мы начинаем считать большее число людей заслуживающими доверия и заботы.

Для демонстрации этой идеи на практике Зак предложил мне прогуляться по одной из улиц в Южной Калифорнии, где чувство единения и счастья ощущается сильнее всего. Словно подчеркивая печальное состояние общественных мест в Америке, эта улица находилась за воротами Диснейленда.

Мы пересекли зеленый газон вокруг тематического парка, затем имитацию городской площади со зданием ратуши и пошли по улице Мэйн-стрит США, которая стала воплощением счастливого городского ландшафта. Нас окружала пестрая людская толпа всех возрастов и рас: гуляющие держались за руки, толкали перед собой детские коляски, глазели на витрины, фотографировались.

Мы решили разбавить идиллию легкой неучтивостью. По рекомендации Зака я начал слегка задевать проходящих плечами, а затем толкать их более грубо. На улицах обычного города такое поведение довольно быстро спровоцировало бы конфликт, но здесь меня просто останавливали, а иногда даже улыбались и извинялись. Я несколько раз попытался потерять бумажник, но мне тут же его возвращали с энтузиазмом, граничащим с ритуалом. Тогда мы повысили ставки. Мы подходили к случайным прохожим и просили нас обнять. От двух взрослых мужчин эта просьба звучала странно, но все, к кому мы обращались, без сомнений и колебаний раскрывали нам свои объятия. Поведение людей казалось таким же мультяшным, как и само место, где мы были.

Поведение посетителей Диснейленда объясняется многими факторами, и не в последнюю очередь тем, что, отправляясь в этот парк, люди заранее настраиваются на счастье. При этом Зак посоветовал мне не игнорировать влияние городского ландшафта. Ни одно здание на Мэйн-стрит не превышает трех этажей, но неиспользуемые верхние этажи создают визуальную иллюзию. Они сжаты до 5/8 от стандартного размера, и это придает им игрушечный и приятный вид. И каждая деталь этой псевдоулицы — от полосатых тентов и позолоченных надписей в витринах до гипсовой отделки на фасадах — направлена на то, чтобы погрузить посетителей в ностальгические воспоминания и заставить расслабиться[290]. Это место очаровало Эстер Штернберг[291], одного из первых нейроиммунологов. Штернберг изучает взаимосвязь между окружающей средой, здоровьем и головным мозгом. Она сделала вывод, что проектировщики Мэйн-стрит США непостижимым образом поняли нейробиологию этого места. «Им это блестяще удалось. В 1950–1960-е годы, задолго до возникновения неврологии, они поняли, как организовать окружающее пространство, чтобы люди от тревоги и страха перешли к ощущению счастья и надежды», — объяснила мне Эстер.

Чтобы понять, почему это место так влияет на людей, нужно знать, как мозг связывает воспоминания и эмоции. Яркие и выразительные объекты Мэйн-стрит — причудливая железнодорожная станция, городская ратуша, замок Спящей красавицы в отдалении — служат ориентирами для посетителей, снижая естественную для незнакомых мест тревогу. В то же время они являются эмоциональными триггерами. Гиппокамп реагирует не только на визуальные сигналы, но и на сигналы от всех органов чувств, включая нос. И когда посетитель видит полосатый тент или чувствует запах сдобного печенья, плывущий над тротуаром, у него возникают воспоминания, вызывающие ощущения безопасности и спокойствия. И их порождают не только личный опыт человека, но и придуманное прошлое. Это настолько мощный эффект, что в общественных местах медицинских заведений для ухода за пациентами с деменцией воспроизводится Мэйн-стрит в миниатюре. Ее узнаваемые символы и уличная активность успокаивающе действуют на пациентов, напоминая им о жизни в небольших городках.

Улица, созданная Диснеем, — фантазия, воплощение чьей-то идеи о реальном месте. Но ее успокаивающий и социальный эффект налицо. Это говорит не о том, что каждое общественное место должно повторять фокус Диснея. Однако мы должны признать, что любой городской ландшафт есть совокупность символов, которые активируются воспоминаниями и эмоциями. Каждая площадь, парк или архитектурный фасад посылают сообщение о том, кто мы и для чего нужна эта улица.

Эстетическое влияние[292] на эмоции фиксировалось неоднократно. Известно, что постоянный вид мусора, граффити, ветхости и неполадок может привести к депрессии, особенно пожилых людей. Изучение биофилии доказывает, что включения природных объектов не просто успокаивают, но и способны изменить наше восприятие, делая нас более благожелательными и щедрыми по отношению к другим.