— Христианское понимание праведного существования не есть понимание самого Христа, —сказал Ваи-Каи. —Так его толковали апостол Павел, Рим, папы, миссионеры, фанатики и конкистадоры.

С недавних пор вся одежда Ваи-Каи состояла из набедренной повязки из растительного волокна. Когда он впервые появился на публике в этом наряде —вернее, в его отсутствии! —некоторые ученики почувствовали себя оскорбленными и немедленно отреклись. Йенн предполагал, что сейчас они пытаются вернуть свои дома, работу, счета в банке. Другие приняли случившееся, как горькое лекарство, а третьи просто-напросто собезьянничали, и на собраниях стали появляться мужчины в набедренных повязках и женщины, обмотанные куском ткани. Мягкая зима располагала к подобным экспериментам, но если нагота Ваи-Каи была естественной, то подражатели с их розовой пухлой плотью выглядели смешно и нелепо. Он открыл свои мысли Учителю.

—Прекрати наконец судить других, —ответил ему Ваи-Каи. —Ты одет, но выглядишь так же смешно. Эти люди просто пытаются научиться жить заново, с доверием.

—Если завтра ты явишься им без одной руки, каждый немедленно лишит себя одной конечности. Я называю это не доверием, а придурью.

—Так они выражают любовь и привязанность ко мне.

—Ты неустанно повторяешь, что все мы —разные, что мы уникальны, хоть и принадлежим к одному племени. Так почему же они считают своим долгом слепо копировать все, что ты делаешь?

—Они подобны детям, они подражают и будут так поступать до тех пор, пока не услышат собственную песню, не найдут свой путь в жизни.

—Но разве не механическое подражание, не молитва без истинной веры привели христианскую и многие другие религии к ненависти и разрушению?

—Именно так, и по этой самой причине ты должен будешь уберечь тех, кто идет за мной, от всех обязательств, ритуалов, законов и заветов.

— Я ? Но...

Йенн был потрясен —ему понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы привести в порядок мысли и продолжить.

—Говорить с ними должен ты, тебя они слушают, тебя почитают. А ты ведешь себя так, будто я вот-вот стану твоим преемником.

Духовный Учитель подарил Йенну одну из тех обезоруживающе безмятежных улыбок, которые сообщали ему почти магическое очарование.

—Не сейчас, не сразу, успокойся. Это произойдет, когда моя душа покинет мое тело, когда ты перестанешь видеть во мне того, кем я не являюсь, и считать себя тем, кем не являешься ты. И потом, ты будешь не один.

Йенн никогда не задавался вопросом, что будет с учением Ваи-Каи, когда тот покинет этот мир, но Учитель неизбежно уйдет, потому что пребывание в доме всех законов не освобождает от смерти, но делает ее неотделимой от человека, превращая в чудесную и не менее желанную спутницу, чем жизнь.

—Что значит —не сейчас?

—Мой срок на этой земле еще не истек, но конец уже близок.

Слезы гнева и отчаяния затуманили взгляд Йенна.

—Ты хочешь сказать, что... видел свою смерть в будущем?

—Я не торговец временем. Моя смерть предначертана в настоящем, в ткани бытия.

—Это невозможно! У тебя теперь слишком много учеников, чтобы кто-то попытался тебя убить.

—Именно поэтому меня и хотят убить.

Йенн поднял кулак, словно собираясь нанести удар невидимому противнику.

—Кто?

—Неважно. Я люблю его, как каждого из моих братьев по двойной змее, как тебя.

—Подставь левую щеку, да? Если бы отец Симон подставил левую щеку, если бы не вырвал тебя из лап негодяев, истребивших племя десана, у мира не было бы шанса узнать тебя.

—Отец Симон —да будет он благословен! —сделал то, что должно было свершиться в тот момент, так и я, когда настанет мой час, сделаю то, что дблжно. А негодяи, как ты их назвал, тоже дети дома всех законов и нити ткани бытия.

—Но, черт возьми, если бы все рассуждали подобным образом, не было бы...

Йенн замолчал, не успев ляпнуть глупость: если бы весь мир рассуждал, как Ваи-Каи, человечество не стояло бы сейчас на краю бездны забвения. С самого начала времен люди были пленниками спирали, гнавшей их навстречу все новым и новым конфликтам, приближая к пучине.

—Подставлять левую щеку не означает бездействовать, —добавил Духовный Учитель, —совсем наоборот, подобный жест требует силы характера. Чтобы так поступить, необходимо освободиться от гнета условностей и установок.

—Я не готов подставлять щеки —ни левую, ни правую.

—Я всегда знал, что ты ужасный трусишка!

Веселый смех Ваи-Каи прозвучал в ушах Йенна, как звук пощечины. Неужели именно ему —гордецу, трусу, невеже, жертве, терпеливо сносящей все его насмешки, —Ваи-Каи хочет передать эстафету, покинув этот мир?

—Ты слишком многого от меня требуешь. Я —всего лишь человек...

—За кого ты себя принимаешь? Ты еще очень далек от истинной человечности. Но ты отрекаешься, отсекаешь, сжигаешь, и очень скоро не останется ничего, кроме твоей собственной истины, твоей нити в ткани бытия, неповторимой и блистающей.

* * *

Аудитория, собравшаяся в маленьком амфитеатре Технологического университета, арендованном Страсбургским отделением Движения новых кочевников, беспокойно переговаривалась. Перед входом в зал, в холле, люди сердито огрызались, обмениваясь оскорблениями и тычками, и эта агрессивность производила тем более странное впечатление, что обычно адепты Духовного Учителя пребывали в состоянии приторно-сладкой и пылкой взволнованности.

Йенн даже не попытался вмешаться и навести порядок, оставив эту проблему организаторам семинара, маленькой группке страсбургских учеников, куда входила и элегантная дама, которую так огорчили высказывания Ваи-Каи на паперти кафедрального собора.

В последнее время ему все меньше и меньше хотелось вмешиваться. Он то и дело задавался вопросом, не поддается ли, незаметно для себя самого, лени, инерции или усталости. Освободившись от большей части дел, он наслаждался той беззаботной расслабленностью, которую его родители и брат наверняка посчитали бы легкомыслием и непоследовательностью. Если управлять —это предвидеть, значит, он ничем больше не управляет, позволяя ходу событий нести его, не пытаясь связывать одно с другим, не ища связи и логики в череде, казалось бы, случайных происшествий. Он утратил вкус к организованности, к анализу, он больше не был одержим манией все контролировать, которой поддавался и во времена своего членства в партии неоэкологов, и в ассоциации "Мудрость Десана", и в отношениях с Мириам. Самоотречение давалось Йенну нелегко.

Время от времени у него возникало желание вмешаться, что-то спланировать, организовать, придумать новый проект, но он немедленно отступал, столкнувшись с волей и добрыми намерениями других людей. Йенн чувствовал, нет —знал, что это всего лишь проявление людской гордыни, рядящейся в одежды милосердия и благородных намерений.