дошли сведения о ее стараниях укротить его возлюбленную. Король мало-помалу начал разговаривать с г-жою де Ментенон и привык сообщать ей, как бы ему хотелось, чтобы она воздействовала на г-жу де Монтеспан; он даже стал делиться с ней своими горестями и недовольством против той и даже советоваться с ней.

Выслушивая, таким образом, интимные и непосредственные признания любовника и любовницы, и притом выслушивая их от самого короля, искусная компаньонка ловко воспользовалась этим доверием и мало-помалу оттеснила г-жу де Монтеспан, которая слишком поздно заметила, что эта компаньонка стала ей необходима (во взаимоотношениях с королем). Достигнув такого положения, г-жа де Ментенон в свою очередь стала жаловаться королю на все, что ей приходится терпеть от госпожи, которая так мало щадит его самого, и в силу таких постоянных жалоб на г-жу де Монтеспан она окончательно заняла ее место и навсегда укрепила его за собой».

Король долго присматривался к Ментенон. Еще в 1674 году она получила место фрейлины при жене брата Людовика. Это было сделано не без доброго участия Монтеспан. Но уже следующий ход был личной инициативой короля: когда в 1678 году Франсуаза уехала на воды на курорт Бурбон-л’Аршамбо на несколько месяцев, то Ментенон – так с легкой руки короля ее называли – стала официальной пассией монарха. Вернувшаяся с вод Франсуаза была поставлена перед фактом – их теперь было трое, как некогда она делила короля с ла Вальер, так теперь делили с ней. «Надменная красавица, – отмечает Сен-Симон, – привыкшая к господству и обожанию, не смогла справиться с отчаянием, вечно терзавшим ее при виде падения своей власти, и – что окончательно выводило ее из себя – она не могла скрыть от себя самой наличие презренной соперницы, которую она кормила, которая и сейчас не имела никаких средств к существованию, которая ей была обязана привязанностью (короля), а теперь становилась ее палачом, которую раньше она так любила, что не могла решиться расстаться с ней, когда столько раз этого требовал сам король. В довершение всего соперница эта была гораздо менее красива, чем она, и была намного ее старше… Чувствовать, что король приходит к ней чаще всего именно ради этой компаньонки, чтобы не сказать – служанки, ищет только ее, не может скрыть своего огорчения, если не застает ее, что он чаще всего покидает ее (г-жу де Монтеспан) для разговоров с тою с глазу на глаз, наконец, что она сама нуждается в ней ежеминутно, чтобы привлечь короля, примириться с ним после ссоры, чтобы получить от него милости, которые та для нее испрашивает…»

Короче, король, устав от шума и энергии Франсуазы, входя в возраст, хотел тишины и покоя. Скаррон ему это дала. Как и представление о размеренной, нормальной жизни без излишеств и всевозможных выкрутасов.

Смерть жены Людовика еще более укрепила позиции Ментенон, привязанности короля к ней, «выросшей из отвращения к любовнице, нрав которой стал до того невыносим, что никакими хитростями нельзя было ее обуздать», окрепла еще более. Монтеспан начала стремительно уходить в тень.

Ее падение стало лишь вопросом времени. И тут ей был нанесен еще один – последний, завершающий удар. Она оказалась замешанной в «деле о ядах»! Расследование этого дела началось в 1677 году: тот же дьяволизм, но с практической точки зрения. Естественно, пока Монтеспан была в силе, никто не смел выдвигать против нее никаких обвинений. Хотя после ареста нескольких колдуний вскрылось, что она – вкупе с племянницами Мазарини, графиней Суассон, герцогиней Буйон, маршалом Люксембургом, многими придворными, крупными чиновниками – была весьма прикосновенна к подлинному сборищу убийц-отравителей (вспомним де Фонтанж. – Примеч. авт.). Во главе этого кружка любителей фармакологии стояла знаменитая отравительница Вуазен (ее сожгут 22 февраля 1680 года, еще 35 человек разделят ее судьбу). И вот теперь дочь Вуазен Маргарита обвиняла Монтеспан в том, что она хотела отравить короля. Время для обвинения было подобрано весьма своевременно. Равно как и обвинения знавших об увлечениях Монтеспан демонологией, легко могли представить, что свое увлечение она пожелает воплотить для практической пользы.

Звезда, некогда сиявшая на королевском девизе, стремительно закатывалась. Ментенон формальным образом выживала ее из дворца, в котором она появлялась, но в котором король уже не желал и боялся с ней встречаться.

Со временем боязнь прошла, но особенного желания общения уже не возникло. Хотя Людовик и встречался с Франсуазой почти ежедневно, но старался сделать эти визиты как можно короче.

Визиты были вызваны соблюдением приличий (ибо привычка порождает этикет). Ментенон же казалось, что каждое такое посещение отнимает у нее частичку влияния. К тому же она не могла уклониться от воздавания той если не прежних знаков почтения, то все же большого внимания и внешних признаков уважения. Помимо того, что это напоминало ей прежнее зависимое положение, она часто подвергалась со стороны не церемонившейся с ней г-жи де Монтеспан очень горьким и выразительным увещаниям.

Мадам де Ментенон. Гравюра XVII в.

В конце концов произошло то, что и должно было произойти: архиепископ Боссюэ, который и ранее добивался от короля периодического прекращения его связи с Франсуазой, на этот раз окончательно уговорил короля удалить Монтеспан от двора. Шел 1691 год.

Королевский приказ, который все боялись передать маркизе, взялся донести до нее ее сын – герцог Мэнский. Видя, что новая фаворитка побеждает его мать, он давно был на стороне Ментенон и теперь доказывал свою крайнюю лояльность. За это вдова Скаррон «усыновила его в своем сердце» и, поскольку своих детей у нее не было, относилась к нему как к сыну, всегда ему протежируя.

Герцогу перешли версальские помещения матери, и он поторопился выбросить из них всю прежнюю мебель, дабы ничего не напоминало ему о ней (мать и сын отныне будут питать друг к другу ненависть до самой смерти маркизы, которая ничуть не огорчит ее сына, в отличие от других ее детей, открыто горевавших и не боявшихся этим навлечь королевский гнев).

В свое время Монтеспан построила в Париже дом для сообщества Дев Св. Иосифа, которое она учредила для образования молодых девушек и обучения их различным рукоделиям. Теперь она поселилась здесь и спустя некоторое время предалась Богу.

Маркизе в годы покаяния всегда помогали бурбонские воды. В 1707 году она поехала сюда в очередной раз,