с тем сдержанная и почтительная манера, которая стала для нее естественной в силу ее долгого униженного положения, чудесно помогли ее талантам. Говорила она мягко, правильно, хорошо подбирая выражения, была естественно красноречива и немногословна… Постоянство в чем бы то ни было требовало от нее особого напряжения и усилия. Больше всего любила она порхать по знакомым и приятелям, а также по различным развлечениям; исключение составляли несколько верных друзей прежнего времени… отношение к которым она не меняла, и несколько новых, приобретенных в последние годы и ставших для нее необходимыми. Что же касается развлечений, то с тех пор как она стала королевой, ей нельзя было их разнообразить. Поэтому непостоянство ее характера отразилось на более важных предметах и причинило тем самым больше беды. Легко увлекаясь, она доходила до крайностей; столь же легко разочаровываясь, она проникалась отвращением (к предмету недавнего увлечения), то и другое подчас без всякого основания.

Франсуаза д’Обинье, маркиза де Ментенон. Художник П. Миньяр

Унижение и нужда, в которых она жила так долго, сузили ее кругозор и принизили сердце и чувства. Она была столь мелочна в своих мыслях и чувствах, что на самом деле всегда оставалась г-жою Скаррон, даже меньше чем ей, и проявляла себя таковой во всем и везде. Ничто в ней так не отталкивало, как мелочность в соединении с блистательным положением; ничто не являлось такой уничтожающей помехой для всего доброго и ничто не было столь опасно, как легкость, с какой она меняла друзей…

Можно поэтому судить о терниях, которыми порос ее двор, впрочем, почти недоступный и по ее желанию и по вкусам короля и еще по распределению времени и часов при этом дворе; и тем не менее этот двор принимал весьма деятельное и близкое участие во всех делах и почти всегда оказывал на все влияние.

Она имела склонность к тем редким лицам, которым доверяла, и еще более к тем, кто изливал ей свою душу, и часто бывала обманута благодаря тому, что оградила себя от всего мира. Кроме того, она страдала любовью к управлению, и это захватило весь небольшой досуг, который у нее оставался. На это она убила невероятное количество времени в Сен-Сире (в пику маркизе Монтеспан и дабы перещеголять ее – та основала общину Св. Иосифа – Ментенон основала в Сен-Сире, местечке близ Версаля, большое учебное заведение полумонастырского типа для девочек бедных дворянских семей. – Примеч. авт.); не менее сил отняли у нее тысячи других монастырей. Она считала себя всеобщей настоятельницей, особенно в вопросах, касавшихся духовного руководства, и пыталась вмешиваться в это дело в различных епархиях. Это было ее любимым занятием. Она воображала себя как бы матерью церкви (гугенотство, таким образом, было прочно забыто, победила официальная религия ее тайного мужа. – Примеч. авт.). Она тяготела над высшим духовенством, а также над ректорами семинарий и благочинными, над женскими монастырями и их настоятельницами и влиятельными монахинями. Отсюда целое море мелочных занятий, призрачных, тяжелых, неизбежно обманчивых, бесконечное множество писем (ее эпистолярное наследие после смерти составило 80 томов писем. – Примеч. авт.), ответов на них, воспитание избранных душ и всякого рода ребяческие фантазии, обычно приводившие только к пустякам, но иногда имевшие и важные последствия и приводившие к печальным ошибкам в серьезных делах или в выборе лиц.

Благочестие, которое ее увенчало и благодаря которому ей удалось упрочить свое положение, направило в эту область ее искусство и склонность к администрированию, соединенные со страстью господствовать в такого рода делах. Ее огромное честолюбие, повсюду встречавшее лишь льстецов, питалось этим. Она нашла в короле человека, который верил в свое апостольское служение, потому что всю жизнь преследовал янсенизм (неортодоксальное течение в католицизме с мистическим оттенком, тяготеющее к протестантизму и, особенно, к кальвинизму. – Примеч. авт.) или то, что ему под таковым изображали. Здесь и для г-жи де Ментенон открылось поле деятельности, показавшееся ей вполне подходящим для того, чтобы глубоко тронуть государя своим рвением и вмешиваться решительно во все… В одном только она не изменяла себе – в страсти к господству и властвованию».

Такова была женщина, державшая королевство и короля твердой рукой целые десятилетия, где «царствование было полно постоянных ухищрений, а царствование короля – постоянных обманов».

Ухищрения были необходимым элементом ее жизни. Как из-за привычки прошлого, так и из-за сложностей настоящего. Известный французский историк Луи Бертран так описывал отношения, сложившиеся у молодых супругов вскоре после 1684 года: «Людовик XIV был разочарован. Новая супруга вступила в конфликт со всеми его вкусами, со всеми влечениями, со всем, что было свойственно его натуре. Невозможно представить себе супругов столь отличных друг от друга. У нее не было никакой женской нежности. И к тому же ее едва ли можно было считать настоящей женщиной (тем не менее именно таковой считал ее любовник маркиз Луи де Вилларю, даже написавший собственноручно портрет обнаженной Франсуазы. – Примеч. авт.)… Король должен был жестоко страдать от недостатков своей супруги, от этой буржуазной посредственности, которая, возможно, подходила директрисе Сен-Сира, но ни в коей мере королеве Франции. Несмотря на все, он так высоко ценил ее верность и преданность, что терпел ее до конца».

Его мучения, возможно, связаны и с тем, что, действительно, интимная жизнь с Франсуазой оставляла желать лучшего, он неоднократно жаловался ее духовнику на холодность Ментенон. Когда он вступал в брак, он хотел найти плечо, на которое можно было опереться. Он его нашел. Он искал грудь, на которой можно было отдохнуть в трудную минуту. Он нашел и это. Но его желание видеть эту грудь трепещущей от страсти к нему, увы, так и осталось мечтой. Идеал был недостижим: или друг, или пылкая и чувственная возлюбленная. Он предпочел в супруге первое, а второе искал на стороне.

Франсуазу это вполне устраивало, ибо то, чем король привык долгие годы почти повсеместно занимать свой досуг и свою жизнь, для нее носило эпизодический, скорее прикладной характер. Не это определяло ее натуру. Историк Топен писал: «Мадам Ментенон была женщиной не только суровой и жесткой: все в ней подчинялось приличиям и расчету. Ее набожность была не пылкой, порывистой, как у ла Вальер, а сдержанной, обдуманной. Ее щепетильность всегда была выгодной для ее материальных интересов. Не лживая, но очень осторожная; не вероломная, но всегда готовая если не пожертвовать друзьями, то, по