здесь тысячу раз. Чудесное место. — Вру я, лишь бы скорее добраться до туалета.

Красная кнопка в моей голове сигнализирует, что еще чуть-чуть и произойдет катастрофа. Решение нужно принимать незамедлительно. Глядит на меня с недоверием, но всё же заходит в помещение.

Вокруг толпа людей. С трудом находим свободный столик. Я бегом скидываю пальто, не давая возможности помочь мне раздеться. И с фразой "я на минуточку" семеню в дамскую комнату. Спустя пять минут я чувствую себя самым счастливым человеком на свете. У меня снова появляется желание жить, есть, пить, веселиться. Воодушевившись, возвращаюсь к столу. Наконец-то я могу осмотреться в новом месте. Лишь сейчас ко мне приходит понимание, насколько неуместно мы выглядим здесь в своих вечерних нарядах. Заведение совсем не похоже на ресторан. Оно и правда напоминает столовку.

— Сделал заказ? — говорю с самым невозмутимым выражением.

Эрик пристально смотрит на меня и улыбается.

— Ждал тебя.

Присаживаюсь за стол.

— А где же меню? — осматриваюсь в поисках официанта. Эрику весело от моей растерянности.

— Я думал, это твое любимое место, — говорит хитрым голосом. — Подносы там.

Я понимаю, что попала впросак. Но отступать как-то неловко. Не буду же я рассказывать ему безобразную историю про туалет.

— Конечно, — беззаботно мурлычу я. — Пойдем.

Направляемся к длинным стеклянным витринам с едой. На меня нападает легкий приступ недовольства собой. И как до меня не дошло, что столовая — это столовая?

— Порекомендуешь что-нибудь? — издевательским голосом интересуется Эрик. Чувствую подвох.

— Вот эти котлетки вроде ничего, — беззаботно парирую я. Эрик внимательно осматривает котлеты.

— Пожалуй, ограничусь аппетитными макаронами.

Вы посмотрите на него, какой притязательный! Котлетки и правда выглядят неприглядно. Но теперь уж я их точно съем. Беру к ним гарнир из овощного микса и чай. Эрик удовлетворяется макаронами и водой. Расплачивается. Возвращаемся на наше место. Вокруг снуют люди в верхней одежде с подносами. Но я действительно проголодалась и не чувствую дискомфорт.

— А они ничего, — подмечает Эрик, уплетая макароны. — На вкус лучше, чем на вид.

— Еще бы, — авторитетно добавляю я, давясь несъедобной котлетой. Овощи не отстают — холодное, недоваренное, омерзительное месиво. Но оставить тарелку чистой для меня теперь дело принципа.

Наконец, осиливаю сомнительный ужин, и мы покидаем "моё любимое заведение". Надо запомнить его и навсегда внести в черный список. Подъезжает такси, усаживаемся. Сытые, вполне себе довольные. И пусть пока всё шло не совсем так, как планировалось, я нутром чувствую, что вечер налаживается.

* * *

Ущипните меня кто-нибудь, потому что я не верю своим глазам. Это самый невероятный, самый трогательный, самый лучший сюрприз, который только можно вообразить. Мы стоим напротив Мариинского театра, где сегодня дают "Щелкунчика". Эрик запомнил, что я люблю балет. Он всё запомнил. Мои глаза заволакивает плёночка слез.

— Эрик, у меня нет слов.

Мой волшебник поворачивается ко мне и ласково целует.

— Они не нужны. Ты достойна только самого лучшего.

Мы заходим в театр. Раздеваемся и следуем в фойе. Эрик приносит бокал шампанского, и я забываю обо всех шероховатостях, что по моей вине свалились на нас в этот удивительный вечер. Без сомнения, всё идеально.

Звучит третий звонок, и мы направляемся в зал. Наши места в третьем ряду, разумеется, в партере. Мечта маленькой девочки сбылась — я сижу здесь, прямо у сцены, в изумительном вечернем наряде. И возможно, какая-то малышка с дальнего яруса прямо сейчас разглядывает меня в бинокль. Что ж, знайте юные мечтательницы, у вас всё впереди!

Пробираемся в середину ряда, вынуждая подниматься тех, кто пришел раньше. Сегодня я, наконец, разгляжу как следует прима-балерину. Свет гаснет, зал обволакивают звуки знаменитой мелодии Петра Ильича Чайковского. Занавес поднимается и сказка оживает.

Я так тронута происходящим, что чувствую даже физические изменения. И всё бы ничего, если бы эти ощущения были приятными. Однако по какой-то злой иронии судьбы, мне слегка не хватает воздуха и подступает легкая, но тягостная тошнота. Я судорожно сглатываю, чтобы скорее избавиться от дискомфорта. Становится только хуже. Мучаюсь несколько минут. Открываю сумочку и начинаю украдкой в ней шебуршать. Эрик отрывается от действия на сцене и настороженно шепчет:

— Всё хорошо?

— Да, всё в порядке, — обманываю я. — Эрик, у тебя случайно нет конфетки?

— Конфетки? — ошарашенно повторяет визави.

— Леденца какого-нибудь маленького. Может, мятного. Не важно, любой сойдёт. — Смотрю на него жалобными глазами.

— Прости, не взял. — Растерянно констатирует Эрик.

На нас начинают недовольно поглядывать. В сумке пусто. Тошнота усиливается и на меня накатывает паника. Что делать? Возможен ли больший позор, чем поднять полряда гостей во время всемирно известного представления, чтобы выйти? Я то знаю, возможен. Но сейчас кажется, что нет. Просчитываю ситуацию наперед. И понимаю, что если мне станет нехорошо прямо на этом кресле, вот тогда я навсегда запятнаю свою репутацию. От этой мысли мне становится окончательно дурно. И я решаюсь.

— Эрик, мне надо выйти.

Мой спутник шокирован.

— Прямо сейчас?

— Да.

Ему что-то не нравится в моём внешнем виде. Он пристально разглядывает меня, после чего встает, берёт меня за руку и мы начинаем пробираться к выходу. Идем аккуратно, стараясь никому не мешать, но всё же я слышу какую-то нецензурную брань, исходящую от людей в красивых нарядах. Конечно, не отвечаю. Лишь сгораю от стыда.

Добираемся до прохода и семеним к двери. Как только выходим, встречаюсь взглядом с хранительницей театра, всё еще держащую программки, и спрашиваю у неё не своим голосом:

— Пожалуйста, где здесь туалет? — мой голос внушает ужас даже мне.

Капельдинер, осмотрев меня, сменяет гнев на милость и встревоженно бормочет:

— Я вас провожу.

Ее шаг очень быстр, но мне всё равно кажется, что мы двигаемся слишком медленно. Наконец дамская комната маячит перед нами.

Как бы мне не было плохо, я успеваю дать указание:

— Эрик, пожалуйста, подожди там. — Указываю рукой как можно дальше.

Встревает служащая:

— Пойдемте, молодой человек. Не будем смущать даму, — берёт под локоть мужчину и ведет в сторону. — Бегите. Бегите, — нашептывает мне.

Я влетаю в туалет как угорелая и несусь в первую попавшуюся кабинку. Через двадцать минут покидаю злосчастное место. Мой желудок, кажется, пуст, но я не до конца уверена. Умываю лицо и полощу рот. Отражение в зеркале мне не нравится. На меня смотрит кентервильское привидение.