– Спасибо, Лаврентий Павлович! – Жуков радостно затряс головой.

– За что, дружище? Дружба – понятие круглосуточное. Я не раз говорил, что вижу тебя не ниже военного министра. Они тебя могут услать хоть на Сахалин, но время все расставит на свои места. Потерпи немного, ни у кого не одалживайся. В этом увидят твою слабость. Будь горд и независим, пожнешь славу и почет. Министров и всяких там командующих как собак, а маршал Победы один. Все, что тебе нужно, я дам. Ты меня знаешь. Были времена и похуже, но я всегда рядом с тобой.

– Я всегда это помню, Лаврентий. Если когда-нибудь представится возможность отплатить…

– Какие у нас могут быть счеты? – перебил Берия и, не спрашивая, налил Жукову коньяка. – За будущего военного министра!

– Эх, твои бы слова да в нужные уши, – раскрасневшийся Жуков опрокинул в себя шарообразный бокал на короткой ножке.

– В жизни надо полагаться на друзей, а не на чьи-то уши. – Берия раздраженно заерзал челюстью. – И запомни, Георгий, никогда не проси, если завтра сможешь взять без спроса.

– Ты думаешь, получится? – Жуков заговорщицки обвел взглядом комнату.

– Жора, не дрейфь и не сомневайся. Особенно во мне. Кстати, не забудь направить официальную бумагу. – Берия закусил долькой лимона.

– Какую? – настороженно поинтересовался Жуков.

– На квартирку. Прошу выделить… Ну, не мне же тебя учить. Уж столько этих прошений писано. А жилплощадь в Москве – это не икра с мандаринами.

– На кого писать? – обескураженно пробормотал полководец.

– Пиши на меня, а там разберемся.

– Через голову министра получается, – замешкался Жуков, нутром чуя очередную Бериевскую интригу.

– Не мелочись, Жора. Если бы Василевский мог тебя сожрать, то от маршала Победы остались бы одни обглоданные кости. Машинистка та смазливая еще при тебе или свою одолжить? – причмокнул Берия, с напускным равнодушием поправляя пенсне.

– При мне. Завтра бумага будет, – промямлил Георгий Константинович, густо покраснев.

В этом багрянце, разукрасившем маршальские щеки, было больше от смущения, чем от задетого самолюбия.

«Эх, Жора, Жора, – блаженно улыбнулся про себя Лаврентий Павлович. – За красивой бабой надо глаза да уши приклеивать, а то развели потешные полки псарей и холопьев, а за зазнобой своей и присмотреть некому. Если бы не мои особисты, хрен бы вы, вояки, войну выиграли».

– Только не затягивай, Георгий. – Берия с трудом сдерживал расползавшееся по лицу сладострастие. – Я распоряжусь.

– Надеюсь, Лаврентий Павлович, представится возможность не остаться перед тобой в долгу, – снова расшаркался словесами полководец.

– Не дай бог, – рассмеялся Берия, тут же подавившись кашлем.

Соратники тепло распрощались.

Принесли свежий чай, и Берия вновь погрузился в простуженные мысли. Все перемещения Кобы и визиты гостей к нему Лаврентий Павлович контролировал через своих агентов, завербованных и внедренных в охрану и обслугу Ближней дачи. Однако для решительных действий они не годились. Генерал Косынкин ревностно оберегал Сталина, а Поскребышев, отвечавший за секретариат вождя, не шел на контакт ни с Берией, ни с Маленковым, равно ненавидя обоих. Поэтому решено против Поскребышева сфабриковать уголовное дело и инсценировать естественную кончину Косынкина. Кто сработает раньше, следственная группа МГБ или отравители Судоплатова, не так важно.

«Надо было квартирку на Катьку выменять, – досадовал на себя Берия, – как-то по-честному. И Жоре было бы за счастье. А то ведь чует, что ярмо на него натягивают. Чует, но терпит. Терпи, дружище, коль в стойло встал и седло примерил».

Так текли его мысли. Тонули и выныривали обрывками фраз, расплывающимися образами теряясь в медленно завораживающих сумерках сновидений.

Ближняя дача Сталина напоминала огромный фешенебельный барак, выкрашенный в зеленый цвет, с колоннами, высокими пуленепробиваемыми окнами, окруженный вековыми соснами. С крыльца к подъезжавшему лимузину Берии уже бежал начальник смены Хрусталев.

– Здравия желаю, Лаврентий Павлович! – полковник услужливо открыл дверцу автомобиля.

– Здорово, Вань, – вальяжно протянул Лаврентий Павлович. – Все собрались?

– Так точно! Только Булганин задерживается. Но за стол пока еще не садились.

Берия прошел в парадную, скинул пальто на руки дежурному офицеру и по ковровым дорожкам в сопровождении Хрусталева направился к пирующим. Из гостиной в коридор неслись сиплые патефонные басы и веселые возгласы гостей. В просторной зале, отделанной деревом, стол ломился от закусок. Млевшая на льду паюсная икра, прозрачно нарезанный белужий бок, заливная стерлядь, припущенные горчичным соусом крабы, прослоенные сыром рябчики, воланы с петушиными гребешками и прочая снедь, завораживающая пищеварительное воображение.

Возле патефона в коллекции пластинок копошился Сталин. Рядом с ним под народные напевы приплясывал круглоликий Хрущев, то и дело промокая лоб и лысину цветастым платочком. Немного поодаль с опорожненным бокалом в расстегнутом френче переминался с ноги на ногу заместитель Председателя Совета министров Георгий Маленков – главный советский аппаратчик, низкорослый, жирноватый господин. Его смуглое, рябоватое лицо отдавало монгольской примесью. В свое время Маленков придумал «кадровые списки» – подробные биографии и автобиографии всех членов и кандидатов в члены ЦК партии. Обладая подобным досье, Маленков поставил под свой контроль всех без исключения партийцев, решая, кому отвести кабинет в Кремле, а кому камеру в Лефортовском изоляторе. Никто в Союзе не умел так отстаивать перед Сталиным и продвигать своих людей на ключевые посты, как Маленков, способный, в свою очередь, вытаскивать компромат на конкурентов, словно фокусник кролика из шляпы. Вот почему, несмотря на полное отсутствие у Маленкова стратегических подвигов на передовых социалистической Родины, перед ним трепетали матерые чекисты и военачальники.

– А вот и Берия пожаловал, – не отрываясь от пластинок, через плечо бросил Сталин. – Ждем тебя, Лаврентий, за стол не садимся. Булганин еще запаздывает, ну и черт с ним.

Обняв Лаврентия Павловича, Хрущев без спроса вручил ему бокал маджари. Чокнулись, выпили. Хозяин любил спаивать гостей, пристально наблюдая, чтобы те пили до дна, постепенно высвобождая свои гримасы и языки. В этот раз Иосиф Виссарионович ревностно наливал себе сам, мешая молодое грузинское вино с шипучей водой «Лагидзе», ежедневно доставляемой самолетом из Грузии.

Сталин нажал кнопку, и в залу вошла девушка в белоснежном фартуке и чепце.

– Что там у нас на первое? – хрумкая огурцом, спросил хозяин.

– Уха, Иосиф Виссарионович, – старорежимным реверансом ответствовала сестра-хозяйка.

– Подавайте, – махнул рукой довольный Сталин. – Мои повара знают толк в доброй ухе. Это вам не кремлевская баланда, после которой надо к врачам бежать. А бежать сейчас уже и не к кому. Игнатьев всех наших айболитов в Лефортово отправил. Даже мой профессор Виноградов и тот вредителем оказался. Хотя в наше время без врачей спокойнее, по крайней мере, остается шанс умереть своей смертью. – Сталин с двух глотков осушил бокал. – А что ты, Лаврентий, думаешь по поводу врачей?