Берия повалил профессора на пол, продолжая мутузить его ногами. Збарский яростно захрипел и попытался поднять правую руку.

– Ну, животное, говори, пока я тебе башку не размозжил, – Берия пнул профессора в голову и отступил.

Збарский, цепляясь за привинченный стул, поднялся с пола, закинул голову, стараясь не расплескать хлеставшую из перебитого носа кровь.

– Говори! – зарычал Берия, вновь подступаясь к арестанту.

– Что бы вам ни казалось, это только кажется. Что есть реальность, а что есть галлюцинация? Все здесь! Здесь! – обезумевший профессор стучал пальцем по голове. – Ты сам все придумал: себя, друзей, свою красивую, но абсолютно пустую жизнь. Ты поверил ворам, деньгам, слезам проституток и словам правителей, ты поверил в сны, в черта, в профессора Збарского, но не можешь поверить в свое спасение. Чем же я тебе могу помочь?

– Я тебя уничтожу! Буду отпиливать от тебя по кусочку!

– Не получится, – отхаркивая кровь, прохрипел профессор. – Но мы обязательно продолжим разговор. Ибо если какая-то удивительная вещь случается один раз, вовсе не значит, что она повторится, но если она происходит второй раз, то обязательно произойдет и в третий. А пока мы расстанемся. Вы уже проснулись.

– Врешь, сука! – заорал Берия.

– Вы уже проснулись. – Обеспокоенное лицо Симона склонилось над Мозгалевским, а чуть поодаль стояла испуганная Полина.

Сегодня Лаврентий Павлович целый день не покидал своего особняка. Ему недужилось. Декабрьская хмарь пошатнула здоровье атомного маршала. Доктора, которых Берия побаивался и к себе допускал только в исключительных случаях, в этом доме не появлялись. Он сидел перед огромным камином, обрамленным красным деревом с резными мужиковатыми ангелами, державшими щит с чьим-то дворянским гербом. На столике возле кресла, в котором утопал маршал, стоял подостывший чай, ополовиненная бутылка коньяка, лимонные дольки на фарфоровом блюдце и ваза с рыхлыми апельсинами. Берия просматривал документы и одновременно срезал ножиком для писем сочную кожуру, выбрасывая ее в камин вслед за ненужными бумагами. Апельсиновые корки, пожираемые языками пламени, с треском чернели и съеживались.

Мысли Лаврентия Павловича метались в простудной лихорадке. Почему ему, всесильному, готовившемуся взять власть в Красной империи, приходится утаивать отношения с Катей? Потом до головокружения охватывала тоска по дочери, с которой он не виделся уже две недели, отчего злоба к жене комком подкатывала к горлу. Блуждающим рваным сознанием он пытался сконцентрироваться на служебной записке о ходе работ по отладке зенитно-ракетной системы «Беркут», должной обеспечить безопасность Москвы от воздушного нападения. Разработку «Беркута» вело Конструкторское бюро № 1, возглавляемое Серго, его сыном. В записке указывалось, что испытания не могут состояться в срок, их нужно переносить на весну следующего года. Отсрочка грозила обвинениями в саботаже, чем не преминут воспользоваться противники Берии. И хотя развитие событий шло четко по плану атомного маршала, сгущавшиеся над ним тучи прививали изжогу рокового промедления.

Операция по аресту Власика прошла слишком гладко. Вернувшись из Асбеста в Москву, Власик не успел попасть к Сталину, поскольку его тут же арестовали сотрудники МГБ по приказу Игнатьева. Верный Гоглидзе на первом же допросе сразу после задержания сумел убедить бывшего телохранителя вождя, что его судьба решена самим Сталиным и только полное признание вины позволит ему избежать расстрела. Власик, не понаслышке знавший чекистские методы «убеждения», не читая подписал протокол допроса. Как и ожидалось, Сталин, больше всего на свете презиравший малодушие соратников, за своего начальника охраны не заступился. Доклад министра государственной безопасности он выслушал молча и, как могло показаться, с наигранным равнодушием. Вскользь пробежавшись по протоколам допроса, он лишь злобно хмыкнул, переведя разговор на ход расследования мингрельского дела и дела врачей.

Сталинское равнодушие к судьбе Власика несколько озадачило Лаврентия Павловича. Ему стало казаться, что вождь тяготился Власиком и его устранение вовсе не открывало прямого пути к ликвидации Хозяина, наоборот, усиливало Косынкина, более дисциплинированного, преданного Сталину и опасного Берии генерала в отличие от морально разложившегося и погрязшего в собственных прихотях Николая Сидоровича. К тому же, вернись Власик к Сталину, и два сторожевых пса вцепились бы друг другу в глотки. При этом вряд ли Косынкин устоял бы в схватке с этим матерым властолюбивым интриганом, который бы еще и не погнушался помощью Берии, а таковая вовремя была бы предложена. И хотя Косынкина должны были исполнить в ближайший месяц, кто знал, справится ли группа Судоплатова с поставленной задачей, успеет ли.

Кровавые политические пасьянсы прервал визит Жукова, о котором робко, боясь потревожить уединение шефа, доложил Сардион Надарая[14].

Лаврентий Павлович хотел было отправить маршала восвояси, но, поразмыслив, велел принять.

Словно стесняясь перед низкорослым Берией своей длинной выправки, мягким и коротким шагом, чуть сгорбившись, Георгий Константинович вошел в залу.

– Товарищ Жуков, рад тебя видеть, – не вставая с места, с любезной иронией раскашлялся маршал.

– Здравствуй, Лаврентий, – полководец блеснул сухой кабинетной улыбкой. – Вчера вернулся в Москву, и вот сразу к тебе, а мне говорят – захворал.

– Не дождутся, – зайдясь кашлем, Берия поднялся, наконец протянув руку гостю. – Ты обедал?

– Уже. В министерстве. Если только чай.

– Ну, чай так чай, – Лаврентий Павлович кивнул Надарае, возле двери дожидавшегося распоряжения.

– Как твое самочувствие, Лаврентий? – получив приглашение, Жуков опустился в соседнее кресло.

– Не сидится тебе на Урале, в бой рвешься? – перебил Берия товарища.

В ответ тот лишь неловко пожал плечами.

– Давно был у Хозяина? – едко улыбнулся Лаврентий Павлович.

– Давненько, – вздохнул Жуков, пригубив чашку с чаем.

– Не расстраивайся, может, оно и к лучшему, – устало прищурился Берия. – Видишь, как с Власиком вышло. Нынче солнечные лучи губительны, чем дальше от Кремля, тем спокойнее.

В зале повисло неловкое молчание, каждый размышлял, чем в первую очередь продолжить разговор.

– Лаврентий, – глубоко вздохнув, повел Жуков. – У меня младшенькая в следующем году МГУ заканчивает, взрослая уже совсем. Вот, хочу ей квартирку справить. Но самому обращаться как-то неудобно. Ты же меня понимаешь, раньше они все мои пороги обивали, а тут я с просьбами. Ты же меня понимаешь. Может, ты поговоришь с Хрущевым, век не забуду.

– Георгий, видишь, как поменялись времена. Почему для самого маршала Победы я должен клянчить какой-то жалкий ордерок? – Берия с укоризной покосился на Жукова. – Кто такой Хрущев и кто ты? Измельчала нынче пролетарская совесть. Выделим тебе из наших фондов трешку на Горького. Считай, что это мой тебе подарок на выпускной дочери.