Надо ли говорить, что когда мистер Роуленд начал за мной ухаживать, я была не в восторге от его знаков внимания? Я грезила о положении в обществе и презирала деньги, заработанные трудом, тогда как у моего жениха только такие и были. Я не понимала, почему мой отец поощряет его визиты, пока мне самой не пришлось это делать. Поверьте, когда девушку принуждают выйти замуж, потому что семья на грани разорения, такое унижение не добавляет будущему мужу привлекательности в ее глазах.

В голосе миссис Роуленд слышалась печаль, и Лангфорд вдруг понял, что она печалится не о нем, а о давно почившем мистере Роуленде. Он ощутил непривычный укол ревности.

– Хотите сказать, что ваш брак в итоге выстоял против всего этого?

– Да, выстоял. Но ценой отчаянных усилий. Выйдя замуж за мистера Роуленда, я решила нести свой крест, точно праведная мученица. Я не желала ни ронять свое достоинство расспросами о вашей жизни, ни опускаться до любовных интрижек, но в то же время воспринимала мужа лишь как человека, из-за которого пожертвовала своими мечтами. И даже когда мои чувства наконец переменились, я не знала, как быть. Что за нелепость, думала я, чувствовать что-то иное, кроме долга, по отношению к человеку, которого я много лет называла только мистером Роулендом? – Виктория вздохнула и наконец-то поднесла ко рту сандвич с огурцом. – Мы три года прожили душа в душу, а потом он умер.

Лангфорд не знал, что сказать. Он ведь всегда считал счастливые браки достоянием сказок. И вот теперь оказалось, что у него в запасе даже нет нужных слов, чтобы посочувствовать миссис Роуленд.

В полном молчании она с необычайным изяществом доела свой сандвич, после чего покачала головой и с задумчивой улыбкой проговорила:

– Теперь я припомнила, почему в высшем обществе не принято раскрывать душу нараспашку. За откровенностью следует неловкость, правда?

– Скорее, появляется пища для размышлений. Я за всю жизнь ни с кем не говорил так чистосердечно, как с вами.

– А теперь нам больше не о чем беседовать. Только о погоде. – Виктория снова вздохнула.

– Позвольте вам возразить, – сказал герцог. – Сдается мне, что ваших познаний все же хватит, чтобы должным образом оценить мою недюжинную эрудицию.

– Ах, не заноситесь, ваша светлость! – с улыбкой воскликнула Виктория. – Имейте в виду: пока, вы веселились ночи напролет, я успела перечитать все, что вышло из-под руки древних классиков.

Лангфорд пожал плечами.

– Охотно верю. Но есть ли у вас свой, свежий взгляд на их труды?

Миссис Роуленд чуть подалась вперед, и герцог с удовлетворением отметил, как заблестели ее глаза.

– Приготовьтесь слушать, сэр.

3 июля 1893 года

– …пикник… уловить… освещение… деревом… тень… пурпурные…

Джиджи смотрела на шевелившиеся губы Фредди, и мысли ее витали далеко-далеко – где-то в районе мыса Доброй Надежды. О чем он толкует? И почему с таким серьезным видом болтает глупости?

И тут она вспомнила: Фредди говорил о картине «Полдень в парке», а говорил он о ней потому, что она сама об этом попросила. Так они могли чинно беседовать, не выходя за рамки приличий, а она – делать вид, но крайней мере во время его визита, что все у нее замечательно и ничего страшного в ее жизни не произошло.

Маркиза заморгала и постаралась слушать внимательнее.

Через два дня после их возвращения в Лондон Камден уехал в Баварию, чтобы навестить деда. Но удар был нанесен. Он отсутствовал уже больше месяца, однако не проходило и часа, чтобы она не возвращалась мыслями к их последней ночи, вновь и вновь чувствуя, как дыхание замирает в груди от его смелого предложения. Все напоминало о нем. Разные мелочи в обстановке ее лондонского дома, на которые она уже давно не обращала внимания, внезапно превратились в повесть о ее прежних надеждах – рояль, картины, кикладский мрамор, который она выбрала для пола в холле, потому что он совпадал с цветом его глаз.

Правильно ли она поступила?

Джиджи знала, что случается, когда поступаешь бесчестно. Она на собственном опыте узнала страх и разъедающую душу тревогу, которая просачивается сквозь любые преграды, отравляет всякую радость, всякое удовольствие. В данный момент она была совершенно уверена, что не преступила черту, отделявшую добродетель от порока.

Но куда же тогда девалась твердость духа, которая дается в награду за правильный выбор? Где убаюкивающий покой и ясность намерений? Раз она приняла верное решение, почему же такая тяжесть давит грудь, а по временам душит так, что невозможно дышать?

Она разрешила Фредди возобновить ежедневные визиты, чтобы пресечь слухи, которые поползли после их с Камденом поездки в Девон. Сплетники утихомирились, однако смятение в ее душе так и не рассеялось. Отношения с Фредди остались прежними, но вот ощущение, что они с ним созданы друг для друга, куда-то исчезло, расползлось, как гобелен десятого века, который только тронь – и рассыпается в прах.

– Фредди, погоди немного, – перебила его Джиджи.

– Да, слушаю.

Нарушив запрет, действовавший с того самого дня, как вернулся Камден, она поцеловала юношу.

Целовать Фредди всегда было приятно. Порой – даже очень приятно. Но сейчас маркизе было мало приятного поцелуя; ей требовалась вспышка страсти – настоящий пожар, который стер бы с ее тела обжигающие следы мужниных рук, изгладил бы из памяти животную ненасытность и исступленное возбуждение, с которыми она отвечала на его ласки.

Поцелуй был чрезвычайно приятным. А она от начала его и до конца думала о человеке, которого надеялась забыть.

Джиджи отстранилась и изобразила улыбку.

– Прости, что отвлекла. Расскажи еще что-нибудь про свою картину.

Фредди оглянулся на дверь, словно ожидая увидеть, как служанки прыскают от смеха и разбегаются врассыпную, спеша сообщить подсмотренную новость. Но так как в коридоре по-прежнему царила тишина, он вновь потянулся к Джиджи для поцелуя.

– Нет-нет, – остановила его маркиза. Ни к чему лишний раз убеждаться в том, что ее сердце совершенно по-разному отзывается на двух мужчин. И что Камден играючи разжег в ней горячечную страсть. – Нельзя забывать об осторожности. Это была моя оплошность, прости.

Взгляд Фредди потух. Неохотно кивнув, он покорился ее воле.

– Осталось еще триста девять дней, – сказал он со вздохом. – Клянусь, время тянется гораздо медленнее, чем раньше.

По крайней мере это его мнение она разделяла целиком и полностью. Джиджи снова перевела разговор на творчество Фредди – одну из немногих тем, на которые пока еще можно было беседовать без опаски.

– Очень хорошо, что ты не сидишь без дела. Мне говорили, леди Ренуэрт осталась довольна своим портретом.